Иван Паластров - Где-то на Северо-Востоке

Тут я услышал громкий скрип: это плотник отдирал доски от стенки кладовки, чтобы попасть внутрь. Я стоял ни жив и ни мёртв и думал – сейчас нас накроет сторожиха. Она должна быть в конторе. Но к моему счастью, она вовсе не сторожила, а придя вечером, дожидалась пока все уйдут и, спокойно закрыв дверь на замок, уходила домой спать до утра. Время тянулось медленно и мне казалось, что прошла целая вечность, а плотник всё отрывал доски… Гвозди, наверное, не хотели вылезать и громко скрипели. «Принимай», – наконец сказал плотник, подавая куски толя, скрученные в рулон. Мы благополучно донесли рулоны до моего домика и пошли спать. То ли кто припрятал эти рулоны под конторой, то ли о них забыли, но шума не было. Мне как раз хватило этих рулонов покрыть крышу.

С окнами проблем вообще не было. Сосед Саня посоветовал вместо стекла затянуть окна мешками из-под аммонита. Они были из толстого целлофана, что я и сделал. Правда, что было на улице, мы не видели, но все равно было видно, что на улице день. Дальше нужно было что-то делать со стенами и потолком, не оставлять же голые бревенчатые стены и доски потолка. И тут мне повезло: на складе прииска была целая стопа сухой гипсовой штукатурки, в виде больших квадратных листов, обклеенных с обеих сторон толстой бумагой.

Но тут было другая проблема, листы были тяжелые и далеко от домика – нужно было везти. Нужен был трактор с волокушей-кузовом на полозьях: домик стоял в тундре, и на машине туда не проехать. Я договорился с трактористом трактора по хозяйству, проще хозяйкой, чтобы он довёз мою злополучную штукатурку до дома. «Солдат», так мы звали тракториста хозяйки, почему-то поехал не напрямую по тундре, может, боялся застрять, что вполне могло быть, а через склон сопки. Когда он спускался, не доезжая метров пятьдесят, разулся на одну гусеницу. Все листы штукатурки мне пришлось таскать на себе.

Вот, наконец, листы были прибиты на место. Обоев, конечно, не было и стены пришлось заклеить картинками из журналов, которых было навалом. Получилось, по моему разуменью, красиво. Разделил комнату пополам дощатой перегородкой на спальню и кухню. В одном углу поставил бочку для воды, которую зимой возили машиной, а в другом – железную печку, сваренную из половинки бочки из-под машинного масла. Так как у меня не было никакой мебели, в комнате на деревянные козлы я положил панцирную сетку от полуторной кровати, повыше от пола, застелил ватным матрацем и одеялами, выпрошенными у завхоза. Белье тоже оттуда. В общем, жильё, к приёму беременной жены, было готово.

Светлана прилетела в начале сентября, я её встретил и повёл в свой терем. Нет, она ничего не сказала по поводу жилья, в котором ей предстояло жить с маленьким ребёнком, которого она скоро родит, она была просто счастлива от того, что будет рядом с мужем, а с милым, как известно, и в шалаше рай. Светлана родила сына в конце октября, как раз в день своего рождения. По ночам малыш спал в большом фибровом чемодане, пока столяр в столярке не сделал для него детскую кроватку. Примерно через год прииск выделил нам крохотную комнату с отоплением, а с рождением второго сына, у нас был приисковый домик на три комнаты, с кухней и тёплой кладовкой. Рядом с домиком, так как он был крайним в улице, я построил свою жаркую баньку. Так мы прожили 17 лет. Это были самые счастливые годы нашей жизни.

Ждановских приехал с другого прииска Стадухино, который расформировали как прииск и сделали простым участком. Людей перевели по разным местам, так несколько семей приехали на прииск Анюйский во главе с директором. Ждановский был горным мастером, имел весёлый характер, и его сразу начали называть Лёней. Был он небольшого роста, худенький, с густыми бровями, которые никак не вязались с его голубыми глазами со смешинкой и долей хитринки. У Лёни была семья – жена Нелечка и сынишка. Работал он горняком, пока не случилась беда, заболели суставы, не только ног, но и рук. Голова у Лёни работала неплохо, и выбрали его председателем поселкового совета, которому подчинялись не только поселок Весенний, но и вся округа с пастбищами для оленей.

Зашёл как-то в поссовет начальник пожарной охраны Душкин, зашёл по своим пожарным делам и заодно посетовал на Семёныча, который построил баньку рядом с домом, не спрося у него разрешения. «Николаич, (отчество Лёни) ты бы поговорил с Семёнычем за баньку, не ровен час и дом спалит». Душкин просто схитрил, потому как придраться было не к чему, банька у Семёныча стояла в нескольких метрах от дома и сделана была по всем правилам пожарной безопасности, но без его разрешения. «Ладно, я вызову его и поговорю, пусть возьмет разрешение задним числом, для галочки тебе пойдет», – пообещал Лёня начальнику пожарной.

Семёныч сидел дома за столом и пил чай, когда к нему пришла секретарша поссовета. «Семыныч, тебя Николаевич вызывает что-то в совет, прямо час», – сказала она и вышла. Семёныч оделся и вышел на улицу, ярко светило солнце, так, что глаза слепило, был конец марта. Зайдя в кабинет председателя, он поздоровался. Ждановский был родом с Урала, Семёныч из-за Уралья и он считал его своим земляком, правда семьями не дружили, как это было принято в поселке. «Садись Семёныч, в ногах правды нет», – показал Лёня, куда можно сесть. «Тут Душкин приходил, на тебя жаловался,, что ты разрешение на баньку у него не взял, ёксель—моксель», – сказал Лёня со своими присказками, которые он вставлял как бы для связки предложения. «Давай выпишем задним числом, заплатишь там копейки, и у него будет галочка в отчёте, ексель-моксель», – предложил он Семёнычу. «Давай, пиши разрешение, а я схожу отдам ему», – предложил Семёныч Лёне.

На том и по решили. «Надо бы посмотреть, что там у тебя за банька, говорят жаркая, тетель-мотель», – сказал председатель. «Так приходи в субботу с бельишком, посмотришь, у меня и венички есть, ольховые, правда, но на раз хватает побить по телесам».

В субботу Семёныч, как всегда, затопил свою баньку. Он любил это занятие и топил всегда сам. «Папка, испеки печёнок на каменке», – попросил сынишка. К печёной картошке на каменке Семеныч приучил ребятишек как только построил баньку. «Ладно, испечём вам печёнок», – пообещал он сыну. Ближе к вечеру, банька была готова, Семёныч плеснул в каменку на раскалённые камни ковшик кипятка, чтобы весь угар вынесло наружу и закрыл трубу. Лёня уже пришел и сидел с женой Семёныча Светланой на кухне и пил чай. «Ну что Николаич, иди на первый жар, ты говорят хоть и худой, но паришься здорово», – сказал Семеныч гостю. «Да разденься, иди в рубахе и штанах, не замерзнешь, поди». Лёня взял сумку с бельём, надев шапку, пошел в баню. Разделся в малюсеньком предбанничке, отгороженным от парной и мойки листом фанеры. Войдя в баню, у него сразу запекло кончики ушей и казалось что они стали сворачиваться от жары в трубочку. «Вот это ексель-моксель», – удовлетворенно крякнул он и сел на широкую лавку прогреться. Предварительно налив воды в таз и распарив веник, Лёня залез на полок, который был устроен на высоком прямоугольной формы баке для воды. Зачерпнув половинку ковша горячей воды, он плеснул в зев каменки, откуда со свистом вылетел сухой пар и сразу запекло все тело так, как будь-то он сам залез в каменку. Леня, охнув, сразу слетел с полка и присел на полу: «Вот это тетель —мотель», – только и смог проговорить он. Постепенно жар немного спал и тело Лёни нагрелось до нужной температуры. Он опять залез на полок, взяв веник, стал потихоньку бить себя по спине и бокам. Веник захватывая жар припечатывался к телу. Леня понемногу поддавал в каменку и со стоном хлестал себя веником. Напарившись досыта, он уже не мог мыться, просто вылил таз воды на себя и выполз в предбанник. Одеваться не было никаких сил – Лёня кое-как натянул кальсоны и рубаху не разбирая как, и выполз из бани.

Читать дальше