Серпухов Иванович - Одна из страничек освоения Северо-Востока

Завершалось длительное плавание по двум океанам. Коварное Чукотское море весной 1933 года приветливо раздвинуло льды и гостеприимно встречало лесовоз "Лейтенант Шмидт". Редкие плавающие льдины, казалось, сторонились - уступали дорогу и тихо покачивались на поднятой пароходом волне. Странно выглядела на мачте фигура вперёдсмотрящего моряка в тулупе, разглядывавшего в бинокль горизонт из "вороньего гнезда" при полном безветрии и зеркальной глади воды. Даже не верилось, что мы в Ледовитом океане, о котором так много читали и слышали страшных рассказов. Мы, зимовщики вновь организуемой на северном побережье полуострова полярной станции: начальник - бывший комбриг Гаврил Герасимович Петров, два метеоролога - Первак и Карышев, радиста - Семенов и Хапалайнен, два геолога - я и Бойков, доктор Кантор, завхоз Егошин и повар Вася - китаец. Кроме нас, плыли с тремя солдатами и артель плотников для сборки на лесовозе построек, в которых нам предстояло жить, и плыли также две упряжки собак, приобретенных в Петропавловске-на-Камчатке для нужд геологической съемки.

Но вот на горизонте показались очертания мыса Северного /с 1934г. - мыс Шмидта/, на котором следовало учредить станцию. Капитан рассчитывал прибыть туда к вечеру, и Петров предложил пройти по берегу пешком - выбрать место для строительства. Высадились Петров, я, Бойков и чукча Ринтырген, возвращавшийся на родину из института народов Севера. Вдоль берега тянулась узкая галечная пересыпь, отделявшая от моря лагуну. Галька оказалась очень рыхлой, ноги вязли, идти было тяжело. Ринтырген сказал, что до м. Северного километров 20, все время вдоль лагуны. Я спросил, много ли таких лагун? Он отвечал, что они тянутся почти сплошной полосой от м. Северного до залива Креста. Говорил он по-русски хорошо, хотя и с заметным акцентом, но очень сильно заикался. Слушать его было тяжело, и я спросил:

- Давно это у вас? С детства?

- Нет. Медведь меня напугал.

- Как напугал?

- Пошли с товарищем на охоту - видим, умка на льдине лежит.

- Какая умка?

- Белый медведь. Я стрелял в голову и промахнулся - ухо ему отстрелил. Он на нас бросился. Говорю товарищу - не беги, догонит. Станем рядом, как прибежит - в стороны прыгнем. Так и сделал. Умка мимо проскочил, потом обернулся - и на меня. Я испугался очень. Сам не знаю, копьем его ударил - в сердце попал... умку убил, а сам заикаться стал. Он закашлялся, закурил.

- И много здесь умок этих?

- В море много. Иногда в поселок приходят...

Я посмотрел на него - высокий, худенький, с впалой грудью - он никак не походил на физически сильного человека и вот, поди ж ты.… На медведя с копьем пошел, вроде как у нас в старые времена с рогатиной.

Вдоль берега тянулась узкая полоса торосистого льда берегового припая, за которой с горизонтом сливалась серая масса чистой воды, и дымил пароход. Слева, за лагуной, чернели вдали контуры голых гор. Рефракция резко искажала удаленные предметы, во много раз увеличивая их размеры. Идешь-идешь, и вдруг - маячившая вдалеке какая-то огромная фантастическая штуковина оказывается кустиком травы!

Высокий массив мыса Северного был виден еще с парохода, но поселок у его подножия показался лишь, когда подошли близко, первым его заметил Ринтьрген.

- Вон наш Рыркарпий! - закричал он, указывая на едва заметные темные пятнышки.

Мы подошли к нему вечером, пароход уже стоял на рейде. На побережье было разбросано несколько юртоподобных яранг, крытых почерневшей моржовой кожей и два неказистых деревянных домика. Чукчи в одеждах из нерпичьих шкур - мужчины в кухлянках, женщины в комбинезонах, обступили нас, здоровались, приветствовали и засыпали вопросами Ринтыргена. Запахло плохо выделанной кожей, ворванью и чем-то вроде квашеной рыбы. Подошли Егошин с Семеновым, приплывшие за нами на катере, и пожилой русский с военной выправкой - заведующий факторией по скупке пушнины. Они, оказывается, уже выбрали место под строительство несколько в стороне от поселка, мы осмотрели его, одобрили и уплыли на пароход.

Утром подул сильный ветер, поднялась волна, и разгрузка парохода началась в довольно трудных, непривычных нам условиях, загудел и забегал катер, таская груженые кунгасы между двух выдающихся в море скал - Кожевникова и Вебера - слагающих мыс Северный. Катер искусно лавировал, огибая редкие льдины берегового припая, люди высаживались, разгружали кунгасы, суетились, ругались и работали. Чукчи высыпали на берег и принимали живое участие в работе. И, надо сказать, что они лучше многих из нас справлялись с разгрузкой парохода в сложной обстановке большой волны и сильного прибоя. Это были прирожденные мореходы.

Груз переносили по галечному пляжу, под ногами путались остатки охотничьих трофеев местного населения - разбросанные повсюду огромные кости китов и других морских млекопитающих. Особенно выделялись аккуратные цилиндрические китовые позвонки - каждый мог заменить стул... Все это было необычно, но не очень удивляло. Мы знали, что чукчи живут промыслом морского зверя, а фонтаны китов часто появлялись близ парохода во время рейса - не такой уж киты были тогда редкостью. Однажды пароход даже наскочил на спящего кита, кит перевернулся, сверкнул белым брюхом, взмахнул огромным хвостом и нырнул. Тогда он показался мне очень небольшим по сравнению с пароходом, хотя достигал в длину не менее 15-ти метров, а в поперечнике полутора - двух метров.

Гораздо больше нас интересовали чукчи, с которыми предстояло жить два долгих года. Они нисколько не дичились, развязно здоровались, просили папирос, хотя по-русски говорили очень немногие. Была странная смесь экзотической меховой одежды и примитивных жилищ с современной техникой. Обтянутые моржовой кожей байдарки ходили под рульмоторами, в ярангах стрекотали швейные машинки и горланили патефоны, горели керосиновые лампы, а по ночам то и дело вспыхивали электрические фонарики. Поражало обилие этнических типов. Кроме наиболее распространенных монголоидов - широкоскулых со скудной растительностью на лице, встречались типичные русские мужики с окладистыми бородами, на которых как-то несуразно сидели туземные одежды. Попадались блондины и очень похожие на евреев. Некоторые женщины были особенно хороши... Сами себя чукчи называли анкелинами - морскими жителями - в отличие от кочующих в тундре оленеводов - чаучу.

Нас торопили. Плотников надо было доставить во Владивосток обратным рейсом, а навигационный сезон в Заполярье короток и капитан лесовоза боялся застрять во льдах. Работали дружно, полторы тысячи тонн груза доставили на берег за четверо суток, а строения полярной станции собрали за 23 дня.