Серпухов Иванович - Одна из страничек освоения Северо-Востока

Эттуик заглядывал ежедневно, подбрасывал хвороста, и тепло, дружески улыбался (по-русски он не говорил). Только на пятый день температура сменилась у Бойкова слабостью, а пурга стихла, через день за нами пришли собаки. Я через каюра передал Эттуику большую благодарность и оставил ему все неиспользованные продукты, расстались мы добрыми друзьями.

Пора было кончать работу - болезнь Мити Бойкова послужила толчком. На полярную станцию мы вернулись в октябре. Было исследовано побережье от мыса Якан до мыса Онмын, остров Колючин и площадь около 8 000 квадратных километров, прилегающая к мысу Северному, с южной границей, удаленной от моря на 50-60 км. Мы закончили полевой сезон с твердым намерением продолжить в следующем год работы к югу, вглубь полуострова, вплоть до Анадырского хребта и закрыть еще одно из "белых пятен" на геологической карте.

Мы быстро втянулись в установленный размеренный распорядок жизни станции - наслаждались обществом товарищей, баней, чистыми постелями, привычной одеждой, теплом, горячей пищей, хотя первое время - пока приводили в порядок полевые записи и составляли отчет - приходилось много работать. Отдыхали. В свободное время приятно было читать беллетристику, играть в шахматы, да и просто болтать с товарищами. Однако ледовый режим чукотского моря в 1933 году, поначалу такой благоприятный, преподнес ряд сюрпризов, и год закончился серией катастроф, а полярная станции оказалась в центре событий.

Пароход Челюскин, уже подошедший к Берингову проливу и, казалось, блестяще завершивший плавание, в октябре поломал винты, был зажат льдами и дрейфовал к северо-западу вместе со сменой зимовщиков и снабжением для острова Врангеля. Нужно было срочно снабжать этот остров и вывезти оттуда дожидавшихся смены зимовщиков. Это поручили Фёдору Кузьмичу Куканову и его трехмоторному ЮГ. Поручение было выполнено за два рейса. Вторым рейсом с Кукановым слетал на остров Врангеля Петров и привёз оттуда белого медвежонка Машку.

Второе, более серьёзное ЧП, произошло у мыса Биллингса, где были вынуждены ВТОРИЧНО зазимовать три парохода, шедшие из Амбарчика во Владивосток с многочисленными пассажирами - дальстроевцами. На пароходах не было теплой одежды, не хватало продовольствия, началась цинга. Вывезти людей было некому, кроме Куканова. Он вылетал на Биллингс, забирал с пароходов людей и возвращался на мыс Северный. На полярной станции он заправлялся, а иногда и ночевал - день был очень короткий, а погода не баловала. Затем люди переправлялись дальше. Куканов благополучно сделал на Биллингс 12 рейсов, но самолёт давно отлетал положенные сроки и на тринадцатом рейсе потерпел аварию. Произошло это на наших глазах после заправки на мысе Северном. На взлёте отказал мотор. Самолет не набрал нужной высоты и задел крылом за стоймуху. Крыло срезало как ножом, самолет развернуло, второе крыло ударилось о вторую стоймуху и отвалилось, а бескрылый фюзеляж с двухметровой высоты упал на снег. Из людей, к счастью, никто не пострадал. Всего Куканов вывез с пароходов 93 человека. На этом закончились осенние ЧП 1933 полярного года.

Чрезвычайные происшествия были внеплановой добавкой к работе станции, одной из задач которой была помощь местному населению. Чукчей регулярно знакомили с новостями, поступавшими по радио. Велась и приносила ощутимые результаты большая пропагандистская работа, жителей поселка объединили в артель, были организованы комсомольская ячейка и пионерский отряд, причем первым комсоргом стал метеоролог Вася Первак. Зимовщики помогли переоборудовать школу и снабдили ее учебными пособиями. Чукчи стали постоянными гостями станции, знакомились с нашим бытом, приобщались к нему и, в свою очередь, во многом нам помогали.

Дни почти исчезли, приближалась длинная полярная ночь, усилились морозы. Ветры временами достигали ураганной силы, подымали и переносили по воздуху большие металлические бочки из-под бензина и сгибали в дугу железные стержни в палец толщиной, к которым были прикреплены некоторые метеорологические приборы. Стало сумрачно и скучно. Обязанности свои зимовщики выполняли аккуратно и добросовестно, но как-то автоматически, а в свободное время не было прежнего оживления, разговоров и игр. Все приелось, все надоело, сидели в своих комнатах и раздражались по пустякам. Даже выполнение ничтожной общественной нагрузки во время редких дежурств (зимовщики были обязаны поочередно убирать "общую площадь" и помогать повару) вызывали ожесточенные споры и приводили к ссорам.

Как раз в это время начинался сезон охоты на пушного зверя, и я предложил организовать охотничью бригаду, и товарищи, и начальство живо откликнулись на это предложение, но сразу же встал вопрос: где и как охотиться? Окрестности мыса Северного были исконным охотничьим угодьем местных чукчей, для которых пушной промысел в зимнее время являлся основным заработком. Вся площадь распределялась между охотниками, которые с лета начинали подкормку песцов на своих участках, вторгаться к ним мы, естественно, не могли и не хотели... А сами мы не имели никакого представления о ловле песцов - основных пушных зверей в этил местах - и не привезли с собой никаких руководств. От чукчей мы узнали, что на морском побережье, километрах в 50-ти к востоку от полярной станции, сохранилась небольшая хижина, построенная из остатков разбитой шхуны потерпевшими крушение моряками. Около этой хижины никто не охотился, и чукчи советовали именно там организовать охотничью базу. Они помогли отремонтировать это строение, оказавшееся полуразвалившейся лачугой с провалившейся сгнившей крышей, вместо которой пришлось натянуть кусок старой яранги, сшитой из моржовых шкур, и завезли туда железную печку, немного каменного угля, небольшую лампу, керосин, спальные мешки, капканы и моржовое мясо для приманки. Охотиться решили посменно через две недели по два зимовщика разных специальностей в смене. На полярной станции обязанности охотников выполняли спарщики, в свою очередь сменявшие товарищей на охоте.

В первую смену с Бойковым и Перваком поехал я, как бригадир, прихватив в качестве инструктора пожилого чукчу Гаймелышта, который ознакомил нас с премудростями песцового промысла и уехал. Мы остались втроем. Полярная ночь уже наступила, лишь в полдень на востоке, в ясную погоду, чуть заметно светлело небо. Время мы узнавали по часам. В семь часов "условного утра" кипятили чайник и, наскоро перекусив, отправлялись проверять капканы, за дверьми хижины нас встречал густой полумрак, в котором, однако, были хорошо видны не только окрестности хижины и места, где были поставлены капканы, но даже следы песцов, а при луне и северных сияниях видимость была и вовсе хорошая, было видно все... кроме попавших в капкан песцов. В очень редких случаях около капкана чуть заметно мелькала какая-то тень. Не песец, а именно тень, вызванная неосторожным движением зверька. Мы быстро научились распознавать такие мелькания и устремлялись к счастливой ловушке. Но это случалось исключительно редко. Песцы отлично умели пользоваться своей защитной шкуркой и сидели, притаясь, без движений. Их обнаруживали только когда подходили вплотную. Тогда они отскакивали, насколько позволяла цепочка капкана, шипели и скалили зубы, но нас научили, как быстро кончать эту маленькую трагедию.