Света Нахимберг - Жизнь в кавычках. Роман

На работу он ездил на том же самом грузовичке. Водитель жил за городом, в частном доме, поэтому оставлял машину на ночь во дворе, заготавливал топливо: чурки, обрезки досок, поленья посуши, чтобы на рабочий день топлива хватило. Когда он ехал на работу, он по пути захватывал Хаима, и они вместе ехали до участка. Там Хаим шел в свой склад, у склада уже стояли рабочие: кому-то электроды для сварки были нужны, кому-то разные другие материалы, у Хаима всё на складе было, он старался работать честно и аккуратно. Начальство, заметив его рвение к работе, назначило его заместителем начальника снабжения: теперь он сидел с документацией, обрабатывал заявки, изучал спецификации на монтажные узлы, которые были необходимы на строительстве ТЭЦ. Хая очень гордилась сыном, он теперь приносил полноценные продуктовые карточки, но не в них было дело: она знала Натана, как успешного работника, которого в своё время хвалил отец Хаи, теперь её сын оказался таким же талантливым, как его отец. Сонечка понемногу привыкала к своим «ногам», она уже под руку с мамой прогуливалась вдоль барака: далеко они ещё не ходили, Сонечка быстро уставала, и они возвращались домой. Они жили всё в тех же стеснённых условиях: в комнате, перегороженной простынями, но Исааку, как хорошему и необходимому работнику пообещали дать отдельную маленькую, но свою, квартирку. Ведь у них с Дорой был сын, которому уже надо своё спальное место. Ему пошел второй годик, он уже хорошо ходил и с бабушкой Хаей они вдвоём ходили на базарчик.

В 1947 году карточки отменили, но на них ещё можно было кое-что покупать из продуктов до 1949года. В магазинах полки стали наполняться товарами, они были не дорогими, цены были доступны и народ понемногу стал забывать о голоде. Появились деньги, но иногда зарплату работникам выдавали вместе с облигациями Государственного займа: подразумевалось, что 50% деньгами и 50% облигациями – это будет справедливо, необходимо было восстанавливать разрушенное хозяйство страны, строить заново города и поселения. Каждый месяц в центральной газете печаталась таблица выигрышей по этим облигациям, потому что часть их стоимости решили возвращать пока выигрышами, а через некоторое время все обменять на купюры Государственного банка. Стали происходить понижения цен на промышленные товары, на продукты питания, в магазинах появилась горбуша, о которой во время войны все позабыли, маргарин и настоящее сливочное масло, икра ценных пород рыб. Все почувствовали, что Жизнь понемногу налаживается. Хаима назначили начальником снабжения монтажного участка, а бывшего начальника проводили на пенсию: во время войны он не был призван по болезни и всю войну жил по «броне», работая на монтаже нескольких ТЭЦ в Березниках и соседнем городе – Соликамске. Теперь Хаим был настоящим начальником. В один из розыгрышей облигаций они выиграли сумму, достаточную для покупки не очень дорогого костюма и несколько рубашек: раньше он ходил на работу в обмундировании, в котором пришел с фронта. Хая старалась поддерживать это обмундирование в хорошем состоянии: вовремя его штопала, стирала и сушила утюгом, чтобы утром Хаим мог идти в чистой отглаженной форме. Когда купили ему костюм и рубашки, он стал выглядеть, как настоящий начальник. Он был очень привлекательный, и Хая очень боялась, что какая-нибудь «вертихвостка» вскружит ему голову: для неё это было непостижимо. Исаак познакомил его с девушкой, которая работала в их управлении: она работала и бухгалтером, и кассиром, потому что специалистов – финансистов не было, но она одна справлялась со всеми делами бухгалтерии.

Приближался праздник Октябрьской революции – 31-ая годовщина. Хаим пригласил Зою, так звали девушку – бухгалтера, на праздничный вечер, который устраивало руководство участка для всех своих работников. На этом вечере они познакомились с ней поближе: он рассказал о себе, о том, что его жена и ребёнок погибли во время бомбёжки и с тех пор он один. «Но Вы, Зоечка, очень сильно похожи на мою Шурочку, такая же крепкая и красивая, как она!» «Ну, что Вы, я самая обыкновенная деревенская девушка, из колхоза я ушла только тогда, когда пришла в военкомат и попросилась на фронт. В Молотове в это время набирали в школу инструкторов – парашютистов – добровольцев, я согласилась. Прошла 3-х месячные курсы и получила звание инструктора. Мы набирали курс, обучали теоретически, изучали матчасть- парашют, а после того, как курсанты были готовы, переходили к прыжкам с парашютами. Я выпустила несколько наборов, после выпуска их отправляли на фронт, а я оставалась с новым набором курсантов. Во время одного из учебных прыжков, мои курсанты прыгнули, а я должна была прыгать после них: во время моего прыжка меня подвёл парашют, и я летела с большой высоты, ожидая смерти, но буквально перед касанием с землёй парашют раскрылся, и я „приземлилась“ на голову. Хорошо, что дело было летом, и вокруг были торфяники – это смягчило удар, я не сломала позвоночник, но удар не прошел без последствий. Меня положили в военный госпиталь, обследовали, выявили сильное сотрясение мозга, с „приличной“ гематомой головы, перелом ключицы и нескольких ребер, дышать было очень больно, голова шла кругом, чувствовалась постоянная тошнота. Громко говорить я не могла, не напрягая грудную клетку, лежала на спине: после такого сотрясения мне предписан был постельный режим. Из деревни вызвали маму, чтобы ухаживать за мной, но у нас были давние непреодолимые разногласия, и я отказалась от её помощи: она со слезами ушла из палаты, поговорила с врачом, можно ли прислать для ухода за дочерью свою сестру. Через день приехала тётка. Я пролежала в госпитале почти месяц, но с тех пор у меня остались сильные головные боли, живу на анальгетиках. После госпиталя меня комиссовали, выдали паспорт, и я решила, что в деревню не вернусь. Решила из Молотова поехать в Березники: я знала, что это – молодой город и там можно будет найти работу. Так я оказалась на строительстве ТЭЦ».

– «Да, ты тоже получила свой удар войны, несмотря на то, что не была на фронте, главное, думай о том, сколько ты обучила курсантов, а они воевали благодаря тебе, так что ты для меня – герой!»

Они пошли с Зоей к остальным празднующим. Хаим ухаживал за ней за столом: подкладывал ей кусочки повкуснее, зная, что у неё было сотрясение мозга, он поддерживал её, когда Зоя отказывалась выпить: не могла же она всем рассказывать о причинах отказа пить спиртное. Зоя жила на самой окраине города, с Хаимом ей было не по пути, а он всё равно каждый день провожал её до дома. Они много разговаривали по дороге, им было интересно вдвоём: Зоя рассказывала о своём голодном детстве, рассказала ему, что в семилетнем возрасте мать закрыла её в нетопленном доме, а сама ушла в другую деревню на вечеринку, «кадриль» плясать на свадьбе у подружки. Эта «вечеринка» продлилась три дня, а Зоя сидела на холодной печи, мёрзла и очень хотела есть, но в доме не было ни крошки съестного. А когда мать пришла с похмелья, была очень сердита, как будто ни она оставила ребёнка на произвол судьбы среди зимы. Когда Зоя расплакалась и стала просить поесть, мать ещё пуще разозлилась на неё, взяла голик (веник из ивовых прутьев) и так отхлестала дочь по спине, что кровь полосками пробивалась сквозь нательную рубашонку. Зоя как-то изловчилась, вырвалась из цепких рук матери и убежала из дому: а куда побежишь – зима, снега выше колена, все дороги замело, и их домишко тоже. Зоя через сугробы побежала в баньку рядом с домом. Баня тоже давно не топленая, холод пробирал до костей, она дрожала и плакала до тех пор, пока ни устала, она затихла и уснула. Мать дома легла спать, а Зоя замерзала в холодной бане. Через три дня её нашла по следам крови на снегу крестная, она накричала на мать Зои, что угробила девчонку, не спохватилась раньше: «А я думала, что она у тебя ночует, всё-таки крёстная…» Но та её не слушала, запрягла лошадь, укутала Зою потеплее и положила в розвальни. Повезла в город, в больницу, а это в 15 километрах от деревни, по занесенным снегом дорогам. Под вечер они добрались до больницы, там Зою осмотрели в приёмном покое, кое-как отмочив присохшую от крови рубашонку со спины. Врач расспросил Зоину крёстную, как это могло произойти, та не стала рассказывать о Зоиной матери: её могли, за такое издевательство над дитём, отдать под суд. Она сказала, что Зоя сама спряталась от матери и просидела из страха в холодной бане. «А побои?» Крёстная опустила голову и ничего не ответила. Врач всё понял…