Наиль Акчурин - Крепостные мастера. Книга вторая. Снайпер

Зинка вбежала в комнату, упала пред Василием на колени, обняла и прижалась щекой к его животу. Василий не оттолкнул ее и не приветил. Сидел без движения, абсолютно безучастно. Он чувствовал тепло и дыхание женщины, но не хотел показывать свою мужскую слабость. Зинка как будто читала его мысли, подняла голову с полными слез большими карими глазами и тихо попросила: – Прости меня, пожалуйста. Я больше никогда так не буду делать.

Она захлюпала носом и, чтобы скрыть свои слезы, плотнее прижалась к Василию. К такой эмоциональной атаке он был явно не готов. Молча положил руку на голову жены, провел по ее черным шелковистым волосам, отчего она еще сильнее разрыдалась.

– Ну, все, все успокойся. Сама виновата. Мелешь своим языком, что ни попади. Тебе уже давно его надо отрезать, так всем лучше будет.

Зинка покорно закивала. Она была согласна на все.

– Иди всех проводи и приготовь мне ванну. – Тем самым Василий показывал, что жена прощена.

Зинаида отвернула опухшее от слез лицо и быстро вышла из комнаты.

Василий откинулся в кресле и стал обдумывать сложившееся положение дел. В данный момент он считал, что в них нет ничего трагичного. Обычная рутинная работа, которая требует кропотливого серьезного подхода. Это просто жизнь со своим разнообразием проблем. С годами она каждого человека заставляет становиться мудрым и не вздрагивать при каждой сложной ситуации. Василий научился справляться с обстоятельствами. Единственным, как он считал, слабым его местом оставалась память. В минуты душевных тревог его мысли невольно возвращались в далекое прошлое, в далекую и, казалось, забытую жизнь. Нет, он не сетовал на судьбу. Что случилось, то и случилось. Ничего уже изменить нельзя. Ему повезло, он выдержал. Не сломался под ударами судьбы, как многие. С достоинством перенес адские душевные муки. Словно пропустил через себя ток высокого напряжения, который возродил его в ином качестве. Видно, так на роду ему было написано. Василий надеялся, что он со всем справился. И получил за это заслуженную награду. Теперь ему только оставалось благодарить судьбу…

В первые часы, дни после убийства Петьки, ранения Солодовникова и захвата заложников Василий не сомневался, что наше «гуманное» правосудие обеспечит ему высшую меру наказания. С этим приговором он был согласен и желал лишь одного – скорейшего его исполнения. Тогда Василий не думал о Петьке, о Солодовникове, о своей распутной жене Светке. Он думал о той боли, которую причинил близким людям. Своей маленькой дочери, престарелым родителям, которые должны были жить с клеймом: родственники убийцы. В тот момент Василий ни с кем не хотел видеться. Не было у него нужных слов раскаяния, не было и оправдания своему поступку. Это потом, когда его отпускали поочередно на похороны родителей, он их ранний уход напрямую связывал со своим необдуманным поступком. Просил последнее прощение, все отчетливее понимая, что вместе с Петькой он расстреливал свою душу.

Его начали избивать уже в машине, препровождая с места происшествия в следственный изолятор. Два зарвавшихся молодых лейтенанта Голобоков и Постнов, видимо, снимали стрессовое состояние. Василий не сопротивлялся, воспринимал яростный мордобой как само собой разумеющееся. О своем здоровье он в тот момент не думал, поэтому, наверное, боли не чувствовал. В одиночной камере следственного изолятора молил о скорейшей смерти, и этот это заглушило до утра нестерпимую душевную боль. Утром он подписал все записанные с его слов протоколы, хотя и не всегда понимал, о чем ему говорил следователь.

Судьба порой над нами глумиться. Она безжалостна, понял Василий, ее веления беспрекословны, и напрасно пытаться что-то изменить. Уже поздно, может быть, лучше подумать о будущем. Сколько Василий не буйствовал, не бравировал перед блюстителями закона, не отказывался от пищи, не отклонял предложенные кандидатуры адвокатов, высшую меру наказания не потребовал даже сероглазый прокурор. Хорошие отметки и характеристики в личном деле обеспечили ему заключение по общему режиму. Василий не понимал, что происходит, он ведь уже простился с жизнью. Зачем ему этот дополнительный, трудный шаг с того света? Все с ним происходило как во сне. Только от этого жуткого кошмарного сновидения невозможно было избавиться. Сначала Вася даже искал экстремальный случай, чтобы приблизить свой печальный конец, думал перерезать вены, отравиться, погибнуть в драке. Сокамерники признали его сумасшедшим: еще бы, он буквально кидался на всех, не прощая мелочных обид. В его глазах была смерть, пробирая всех холодом от пят до кончиков волос. Только сам он ее не видел и даже не догадывался, глядя на бледнеющие лица блатных и отморозков.

Как оказалось, для человека труд – вдохновенный, самозабвенный и результативный труд – это спасение от невзгод и депрессии. Нашлись в цехах колонии свободные станки, конечно, не такие точные, как в институтских цехах, но работать можно. Ведь и заказы самоокупаемая колония выполняла самые простые, не требующие космической точности. Василий покрутил сначала одну ручку, затем другую, подумал: жить как-то надо – и втянулся в работу. «Золотые» руки мастера востребованы во все времена.

И все бы ничего – сносный быт устраивал, блатные не трогали. Начальство и мужики выказывали уважение. Да вот только не давал покоя Василию дух проклятого Петьки. Обычно он приходил к нему ночью во сне. То жалостливый, с одним лишь вопросом: «За что ты меня так? Я ведь только смеялся над тобой…» Грустные Петькины глаза были полны слез, а голос казался чужим – тихим и дрожащим.

А иногда он среди ночи, смеясь, врывался в его душу: «Ну что, многого ты добился, убив меня?!» Это был настоящий Петька, которого Василий хорошо знал и не мог забыть.

Сердце в ночи сжималось от боли, и он просыпался. Открывал глаза и пытался понять, явь это или сон. Долго лежал, собираясь с мыслями. И самому себе отвечал: конечно же, ничего он не добился и ничем не может быть оправдано убийство человека.

Эта боль откровения, вместе с Петькиным духом, иногда и днем врезалась ему в сердце жгучей болью. Тогда он останавливал станок, садился на стул и пытался отогнать мрачные мысли, которые тянули его в бездонную пропасть. Он будто стоял на ее краю. Судьба не дала ему в нее упасть, значит теперь нужно постараться удержаться самому.

Много людей прошло тюремную школу, со многими Василию довелось познакомиться. Хотел он этого или не хотел, выбирать ему не приходилось. Спекулянты и взяточники, грабители и убийцы всех возрастов и сословий олицетворяли оборотную сторону советской жизни. Ни с кем Василий тесную дружбу заводить не хотел. Во-первых, не умел дружить, а во-вторых, ничего общего у него с этими людьми не было и быть не могло. Так, по крайней мере, ему казалось. Он оставался одиночкой, он один стремился отстоять свою честь и достоинство в любых условиях, и во что бы то ни стало. Поэтому, наверное, многие мужики прониклись к нему уважением. И бывали случаи, когда они просили Василия разрешить их бытовые споры. Но быть арбитром нелегкая задача и всегда ответственная, поэтому он почти всегда брал самоотвод. Ведь спорщики подчас ставили на кон свою честь, которая в застенках слишком дорого стоит. Самые, казалось бы, пустяковые споры кончались трагедией.