Алексей Казаков - Эрос и Танатос. 20 историй о переплетениях любви и смерти

Лера уехала на службу, в свой полицейский институт. Я остался дома и стал забивать лёгкие пылью, разбирая книги и вещи покойной тётушки. После романтической, нежной ночи мне меньше всего хотелось ходить с Лерой по риэлторам и нотариусам. Не хотелось такого прозаического, приземлённого, коммерческого, что ли, продолжения. Тем более окончания. Но ведь нас связывали и эти дела. А то, что случилось сегодня ночью – я не понимал тогда, чем именно это было с её стороны: прихотью, желанием заполнить ноющую пустоту в душе, призывом накопившегося либидо молодой женщины – или чем-то ещё, что не дано было мне уразуметь? Мне казалось, что наша сделка по купле-продаже квартиры может несколько опошлить то немногое, что зародилось между нами, пусть и безо всяких претензий на серьёзное продолжение.

Но зря я опасался: все дела уладились на удивление легко и быстро. Мы поехали с ней к её знакомому риэлтору, бывшему однокласснику, который принял нас тепло и деликатно, с чаем-кофе, быстро помог всё оформить, вместе с нами пошёл к нотариусу, который работал на соседнем офисном этаже. Следующий день у нас ушёл на раздачу автографов разным конторам и архивам, визит в банк и – всё, сделка свершилась. Я даже не успел накопить раздражение, которое обычно сопутствует мне при решении всяких жилищно-коммунальных вопросов. Да ещё и деньги появились, что было приятно, скрывать не буду.

– Теперь я приглашаю тебя к себе в гости, – весело сказала Лера, помахивая, как веером, свеженьким свидетельством о собственности, когда мы шли по питерской улице, в то утро обласканной капризным северным солнцем. Лето было в самом разгаре – конец июля. Сделку мы отметили в хорошем ресторане, потом гуляли по Летнему саду. Вечером такси подвезло нас по знакомому нам обоим адресу. Только это был уже её адрес.

Белая ночь была тёплой. Опять назревал дождь, вспыхивали зарницы, потом посыпались тяжёлые капли, застучали по пластику карниза. Лера приготовила ужин. Она и на кухне была женственна и красива. Но я всё чётче понимал, что этот бонус – наши с ней импровизированные отношения – мною не заслужены, что скоро всё кончится, я уеду, а она будет жить своей жизнью, и не знаю, захочет ли ещё когда-нибудь увидеться со мной. Да к тому же я пришёл к выводу, что всё-таки себя обманываю, что я обычный неверный муж, который завёл интрижку на стороне во время поездки в другой город. Я ощущал гадливую неудовлетворённость собою: вот, пожалуйста – быстро продал квартиру, да ещё и развлёкся немного. Два в одном…

Наверное, это была защитная реакция, но я начал немного охладевать к женщине-майору, душевно дистанцироваться от неё. Да, она ладна и симпатична, но таких много. Как можно обнимать женщину, которая днём ковыряется в отрезанной голове? Представил себе разговор с друзьями за кружкой пива: «У меня, ребята, в Питере любовница есть, скажу вам по секрету: она – охотник за головами». Бредятина всякая лезла в сознание.

Но все глупости испарились, едва она вышла из душа, запахнувшись оранжевым полотенцем; на плечах её я увидел блестевшие капельки воды. В то прекрасное мгновенье я понял, что ещё немного, и – всё, я пропал! – я не смогу больше жить без неё! Начну ломать всю свою жизнь!.. И поэтому надо расставаться как можно скорее.

…Я и предположить тогда не мог, что уже на следующий день она мне в этом поможет.

– Лера, мне нужно ехать домой, – сказал я ей, когда утром мы, почти по-семейному, пили чай с тостами и мармеладом и слушали через открытое окно атональную музыку беспокойного города.

– Да, я помню, – сказала она, как мне показалось, суховато. Но при этом голос её едва заметно дрогнул, и я понял, что ей тоже не хочется расставаться. – Ты побудешь до завтра? Можешь ещё остаться?

– Конечно.

– У меня к тебе просьба. – Она машинально посмотрела на остывающий на тарелке тост, потом подняла голову, и я опять отметил эту её манеру смотреть прямо в глаза. – Мне нужно сделать одно дело, но мне тяжело будет одной. Хочу попросить тебя о помощи.

Я молчал, ожидая продолжения.

– Видишь ли, я тебе не говорила… Я ведь… я – вдова… Год назад погиб мой муж, он тоже служил в полиции, на оперативной работе. Погиб при исполнении. Такие дела…

Я молча кивнул и сел ровнее, поставив на стол кружу.

– Мне нужно заказать ему памятник. Сходи, пожалуйста, со мной. Мне… ты пойми…

– Конечно, схожу, ничего не надо объяснять.

– Спасибо.

Она положила цветы на его могилу. Пока здесь был только простой жестяной крашеный красный параллелепипед со звездой. С фотографии смотрел на меня человек с сильным, чуть полноватым лицом. Три большие звезды на погонах. Полковник. Я вспомнил, как она сказала мне: «Слушаюсь, товарищ полковник!» – и подумал, что, возможно, это у неё получилось по привычке, машинально, – так, как когда-то отвечала ему, настоящему полковнику. Которому уже никто ничего не напишет…

Мы шли к ней в сторону конторы по изготовлению гранитных надгробий. Лера была грустна.

– Что такое смерть? – неожиданно произнесла она. – Окончание самоощущения или самосознания? Или стирание крошечного файлика на гигантском рабочем столе вселенского масштаба?..

Молчание…

– Возможно, смерть – это гениальный драматург, как когда-то сказал Пазолини. – Мне не хотелось, но пришлось поддержать этот нелёгкий разговор. И получилось у меня чересчур мудрено, чуть хвастливо.

– Драматург? – удивилась Лера. – Почему?

– Да. Он считал, что только смерть выставляет алгоритм жизненного пути человека, рисует и навсегда закрепляет его вершины и падения. Пики и провалы. И только после смерти можно определить, что было кульминацией жизни человека. Ведь уже ничего больше не изменится, никогда. Всё уже случилось.

Она помолчала, потом сказала своим негромким горловым голосом:

– Он погиб на пике. Это, наверное, была его кульминация. Они брали очень опасного преступника. Тот потом получил пожизненное. А мой – посмертное… – Она словно очнулась, встряхнула волосами. – Ладно, и так грустно, не будем углубляться…

Этот разговор одновременно и отдалял нас друг от друга, и парадоксальным образом сближал. Разговор о былых близких людях нередко рождает дистанцию, в разной степени замешанную на ревности, но в этом случае доверительность нашего с Лерой общения делала нас людьми всё более и более враставшими друг в друга – прошлыми проблемами и травмами. Но это нас затянет в опасную стадию, – снова подумал я с тревогой.

Мы подошли к гранитной мастерской.

Лера вытащила из сумочки фотографию полковника. Это была тот же снимок, копия которого была на временном памятнике. Теперь это лицо будет высечено на граните или мраморе и будет видно ей издали, едва она повернёт по кладбищенской дорожке направо.