Анатолий Ехалов - За северным ветром

Выпили по одной, похлебали ухи, заговорили о сенокосе. Выпили по второй, – к уборке перешли. После третьей на животноводство переключились… Хорошо на реке, тихо. За лесом закат догорает, в приречных кустах птицы поют. Сидят мужики рядом с самим Дрыгиным, коньяк пьют и, можно сказать, на равных беседуют. И тут местного первого, видимо, от восторга души, стало заносить… «Я, говорит, в районе то-то и то сделал, это и вон это поднял…». Да раза три так вот себя приподнял.

На третий раз Дрыгин не сдержался, кулаком в стол бухнул:

– Это чего ты тут разбахвалился! В районе без году неделя, а уже «я да я»… Чужую славу под себя гребешь. Это вот они, – показал Дрыгин на присмиревших председателя с начальником управления, – они что-то для района и сделали. А ты! Пошел вон отсюда!

И выгнал с катера секретаря. А председатель колхоза впоследствии Героем Социалистического Труда станет. … Все отмечали в Дрыгине исключительную память. Какое бы застолье ни было, сколько бы ни выпито было, старались контролировать, что бы не сболтнуть при «папе Толе» лишнего. Вот, скажем, занесет какого-нибудь партийного или хозяйственного деятеля за рюмкой, да и брякнет он хмельной, что на следующий год урожай в двадцать центнеров по району соберет. Все. Дрыгин эту информацию уже из головы не выпустит и через год за двадцать центнеров обязательно спросит. Однажды перед началом уборки Дрыгин заехал в Тарногский район, где побывал на полях и самолично определил будущий урожай. В августе на каком-то совещании выступал начальник управления сельского хозяйства из Тарноги Александр Кузнецов. Дрыгин остановил его вопросом:

– А скажите, на таком-то вот поле какова урожайность? Кузнецов ответил.

– Потеряли центнер, – нахмурился Дрыгин. – Опоздали с уборкой. А вот на этом? – и он назвал конкретное поле в одном из колхозов Тарноги. Кузнецов снова ответил.

– А здесь сходится, – удовлетворенно сказал Дрыгин. – Молодцы. А вот это овсяное поле сколько дало?

– Это поле, Анатолий Семенович, еще не убирано. Но центнеров тридцать будет.

Потом Кузнецова коллеги донимали:

– Ты что, на самом деле помнишь урожайность на каждом поле в районе? Ведь полей-то сотни!

– Да я то что? У меня район. А вот он-то как это все в голове держит? Ведь у него – область!

Но область была не только аграрной, но и промышленной. Черная металлургия это вам не приготовление торфо-навозных компостов! Вряд ли Анатолий Семенович в таком же совершенстве знал технологию выплавки чугуна и стали…

Рассказывают, что однажды в Череповце он таким образом разрешил затянувшийся конфликт между металлургами и строителями металлургических мощностей. Он запер конфликтующих начальников в пустом кабинете и сказал, что они будут тут сидеть до тех пор, прока не найдут устраивавшее обе стороны решение. Через три часа «узники» позвонили и попросились на волю. Конфликт был успешно преодолен.

Надо сказать, что Дрыгин благоволил и писателям. Ведь именно при нем Вологодская писательская организация стала лучшей в стране. В Вологде успешно работали Василий Белов, Виктор Астафьев, Сергей Викулов, Ольга Фокина, Николай Рубцов…

Хотя в отношениях с писателями не все было безоблачно. Александр Яшин, живший в ту пору в Москве и ежегодно приезжавший на родину в Никольск, опубликовал очерк «Вологодская свадьба», который показался чиновникам обидным и оскорбительным. Обиделся ли Дрыгин? Скорее, к этому подталкивали московские чиновники.

Против Яшина началась кампания в газетах, еще более усугубившая конфликт. Ведь по сути дела в очерке Яшина, если читать его сегодняшними глазами, ничего обидного и крамольного нет. Описан быт никольской деревни таким, каким он и был в ту пору. С бездорожьем, отсталостью, пьянством…

И Яшин, и Дрыгин желали никольской деревне добра. Только один пытался помочь ей словом, другой – делом. Теперь, по прошествии лет, ясно, что Дрыгина вряд ли можно упрекнуть в том, что он что-то недоработал, что-то недооценил, в чем-то наделал ошибок. Вся его жизнь была безраздельно отдана созидательному труду. И сделал он чрезвычайно много. Так случилось, что Дрыгин намного пережил Яшина. Но при жизни поэта они так и не выяснили отношений в личной встрече.

А вскоре после смерти Яшина Бобришный Угор и его могила стали местом паломничества любителей поэзии и маститых литераторов, приезжавших сюда со всей России. Дрыгин поддержал проведение ежегодных яшинских чтений в Никольске и ходатайствовал перед издательством об издании трехтомника сочинений Яшина, в котором, кстати, есть и «Вологодская свадьба». Откройте, если не читали ее. Есть над чем поразмыслить…

…В Москве авторитет его был чрезвычайно высок. Дрыгин был бессменным членом Центрального Комитета КПСС и депутатом Верховного Совета СССР. В депутаты баллотировался по самому дальнему и проблемному Никольскому округу. В последний раз уже стареющий Дрыгин приехал в Никольск, чтобы отчитаться о проделанной депутатской работе. Зал был полон. Дрыгин называл с трибуны цифры капиталовложений, надоев, привесов, урожайности, и зал заворожено, словно чудесную музыку, слушал эту сухую статистику. Когда Дрыгин закончил доклад, то люди в едином порыве встали и долго аплодировали. Он сел за стол, и мало кто видел, как этот огромный суровый человек пытался украдкой смахнуть слезы, пролившиеся из его глаз…

…Совсем недавно я встречался за чашкой чая с воспитанниками и последователями Анатолия Семеновича Дрыгина, без сомнения талантливыми руководителями вологодского села Михаилом Федоровичем Сычевым и Леонидом Николаевичем Вологдиным.

Михаил Федорович многие годы работал рядом с Дрыгиным, был заведующим сельскохозяйственным отделом обкома КПСС, вторым секретарем по селу. В своих воспоминаниях о Дрыгин он написал следующее: «Анатолий Семенович относился к тому типу людей, в буквальном смысле страдающих любовью к Отечеству, но не приукрашивающих его прошлое и не питающих иллюзий относительно его настоящего, он был постоянно устремлен к достижению лучшего будущего. Его деятельность в этом плане была не только многогранной, но и весьма продуктивной».

– В первую очередь мы стремились развивать экономическую самостоятельность, как ключевую, основополагающую проблему сельского хозяйства, – рассказывал Михаил Федорович. – В деревне нам оставили тяжелое наследие командно-административной системы, как результат коллективизации, индустриализации страны за счет деревни, военного положения…. До 1953 года колхозам и совхозам не только диктовали, что и когда сеять и убирать, но и устанавливали минимальные закупочные цены на сельхозпродукцию. Колхозники же, как известно, вообще не получали за свою работу наличных денег. С ними рассчитывались трудоднями. И только после Сталина в сельском хозяйстве стали внедряться некоторые экономические рычаги.