Ангелина Монич - В поисках точки Gmail. Письма о любви, о сексе и о жизни в промежутках между ними

Сейчас Он выйдет, и я назову его Оливейра. Как у Кортасара. Он не обидится. Только посмеется. У него нет имени, он всякий раз разный».

– Ну что, Мага, поедем? Уже поздно.

– Только не оставляй его здесь, пожалуйста, – женщина кивнула в сторону подсолнуха, застывшего в бутылке из-под вина.

– Анна Андреевна будет счастлива, – Он улыбнулся.

– Не будет. Ее еще нет. Памятник Ахматовой появится в Москве только в 2007-м году.

– Неужели? Ты-то откуда знаешь?

– Не забывай, пожалуйста, что я журналист.

Он многозначительно и по-детски трогательно выпятил вперед нижнюю губу, как делал всякий раз, когда не знал, что сказать, (и в этот момент Она обожала Его), улыбнулся и взъерошил Ей волосы, мол, все-то ты знаешь.

Когда они вышли на улицу, город еще спал. Было спокойно и свежо. Они молча пошли к припаркованным недалеко машинам. Остановились возле одной из них.

– Ну что, Мага… Я тебя провожу. Сегодня без мигалки.

Женщина улыбнулась и кивнула в ответ:

– У тебя завтра летучка в 11? Можно я не приду? Не высплюсь.

– Нет, конечно, нельзя. Кого же я ругать буду? – Он положил цветок на капот машины и обнял ее. – Слушай, Мага, а ты меня любишь?

Она улыбнулась.

– Нет. А ты меня?

– И я тебя нет.

– Вот и хорошо. Значит, с нами ничего не может случиться.

– Решительно ничего, – сказал Он и замолчал, прижимая ее к себе.

– Ремарк, «Три товарища», – победно произнесла Она.

– Тебя не поймаешь. – Он взял обеими руками ее лицо и поцеловал. – Ну, давай, езжай аккуратно, я прослежу. Доедешь, прочти, – Он достал из кармана сложенный листок бумаги. – Я тебе тоже написал письмо.

Женщина села за руль. Он захлопнул дверь и пошел к припаркованной следом машине. Через минуту оба автомобиля друг за другом тронулись.

«Наверное, я должен был проводить ее до самого дома… Средняя скорость в городе 60 км. Она едет чуть быстрее, ускоряясь в момент переключения светофоров, – дает понять окружающим, что желтый ее любимый цвет.

Нравятся ли мне эти проводы на машинах?

Такое у нас настоящее. Близость ограничена габаритами.

Мы едем по новой трассе, далекой от всех проспектов. Где-то в памяти ползет троллейбус. Мы внутри, снаружи снег крупными хлопьями. Мы прижаты друг к другу обстоятельствами – это жесткие слои атмосферы. Локти и портфели говорят – ну, давай же. Мы треплемся ни о чем. Ни о чем продолжалось долго.

Я ничего не сказал ей. Она ничего не ответила…

Я слежу за ней фарами. Я вижу ее силуэт. Хрупкая тень между двух стекол. Ей идет одиночество, даже в медленном танце. Настоящая Мага, ее невозможно растворить в толпе. Такой я увидел ее в первый раз. Мага стояла одна у витрины и ждала приключений. Моя заслуга в том, что я познакомил ее с Ангелом.

Кто ей сейчас нужен, знает только она сама. Она выбирает, не я. У меня ушли годы, она уложилась в три дня.

Мне обидно? Нет. Даже не знаю, почему.

Я нервничал, это было. Я сопротивлялся, это тоже было. Меня ведь ждали на другом конце города.

Зеленый – значит ехать. Но я жду красного. В 36 я бы поехал, хотя бы из вежливости. Но в ту ночь мне было 28. И я нашел ее губы. Милая моя, как же мне хорошо с тобой. На час я Калиф-аист. Я смеюсь и падаю, вспарывая воздух своим счастьем. Какое там было волшебное слово? Не помню. Слишком не важно это. Ее слова. Слишком не важно это…»

Две машины скользили по просыпающемуся городу. Мелькали витрины, пластиковые люди в них, сонные светофоры. Моргали неверным глазом рекламные таблицы. Начавший было моросить дождь, сразу же одумался и остановился. Дворники затихли на стекле.

На очередном дежурном светофоре машины стали притормаживать. Но вдруг первая неожиданно рванула вперед и, проскочив пустой перекресток на финальный желтый, стала быстро исчезать из поля зрения. Вторая машина так и осталась стоять в ожидании зеленого.

«Наверное, мне нужно было проводить Магу…

Но вдруг немедленно захотелось прочитать, что она написала. Так поступают дети, увидев подарок, – «спасибо» уже потом, вначале то, что внутри.

Я вообще в последнее время веду себя как ребенок. Стырил цветок на важном для меня совещании. Перенес все остальные встречи и убежал довольный. Как начальник я полагаю, что все вокруг счастливы, когда у меня хорошее настроение. Меня ждет Мага! Неужели вы не понимаете?!

Что же она мне такое написала?

– У вас все в порядке? – в стекло автомобиля стучит милиционер.

– Все нормально, спасибо.

Уже глубокая ночь. Я сижу в машине под фонарем и все читаю и читаю.

Я понимаю каждое слово, зачем оно и почему. И потому мне ближе эти две страницы, чем весь Кортасар и все другие приличные ребята. Я – единственный читатель и горжусь этим. Боже мой, как она пишет. Просто и естественно, так и идет по жизни. И скучаю я…

Мне стыдно за свои премии.

Где-то в городе летает ангел мой темноволосый…»

Дождь ударил в стекло. Маргарита резко открыла глаза и, глубоко вдохнув сырой воздух, ворвавшийся в приоткрытое окно, на мгновение затаила дыхание. Ей опять это снилось?

Она посмотрела в темное окно, за которым метались деревья, и подумала о том, что всякий раз, когда читала это письмо, боролась с желанием расплакаться. Хоть и прошло 189 лет. Ровно столько, сколько она не могла его публиковать. Истрепалась бумага, стерлись буквы, но не чувства. Не мысли. Не желания. И даже запахи остались прежними…

Она прикрыла сонные глаза и вдруг улыбнулась.

Смешной. Высказывая свою волю относительно ее желания писать, он, конечно, дурачился, выдумывая запретные сроки и никак не желая верить в то, что строки его очень личных писем когда-либо увидят дневной свет. И был прав – никто не сможет прочесть их. Письма принадлежали только ей. За исключением первого и самого главного, того, которое многое решило за нее. 189 лет назад. Она не имела права размножить и раздать его письма. Да и не решилась бы никогда. Не решится.

Она отдаст миру свои. С одной единственной целью – освободиться.

Освободиться от того, чем каждый день прибавлялась ее грустная писательская коллекция, – от слез, от криков, от непонимания, от недосказанности, от переизбытка чувств, от нелюбви. И в то же время от любви и дурацких надежд на нее. Освободиться от текстов, живущих в ее девичьей памяти, в ее мягкой душе и на переполненном жестком диске ее серебристого Maка. Это было очень важно и не могло больше ждать. Она должна была рассказать.

Страшно хотелось творога. Белого, жирного, купленного вчера в «Жуковке Гурмэ». Я отправилась на кухню. Может быть, и неправильно употреблять чай с молоком после двух бокалов красного сухого вина, но очень хотелось. Вместе с творогом. Наложила, налила горячего крепкого чая. Съела две ложки творога со сметаной – вкусно очень. И вдруг услышала крик. Кричали из спальни. «Ой, блядь, ой, как же больно!». Муж. Пьяный. Полчаса назад вернулся из «Перца» с нашим приятелем Мишей, с тем, что на Мерседесе и с охраной. Миша трезвый, а наш… Выпили еще две рюмки. Миша уехал, Валера тоже – в спальню. Думала, что уснул уже. Куда там.