Дмитрий Помоз - Три дня. Никто не знает, как жить

– У тебя есть дом? – спросил я бабушку.

– Конечно, есть! И ты в нем живешь!

– С ним все в порядке? Он такой, как на Смоленской улице? Ведь дедушка ушел..

– Не переживай, родной, все с ним в порядке, наш дедушка ушел только из земного дома, но в моем доме он живет по-прежнему. А дом на Смоленской улице, кстати говоря, обещал в скором времени отремонтировать твой папа!

Это меня сильно успокоило. Не хочу, чтобы с бабушкиным домом что-то было не так.

– А папин?

– Да Митюша, с папиным домом тоже все в порядке, хотя Саша очень любит играть с огнем! Его в постройке очень сильно вдохновила мама!

Мне стало еще спокойнее на душе. Но я чувствовал, что ответ на вопрос, который просился следующим, не даст мне окончательного успокоения.

– А мамин дом? Мамин?

Бабушка придавила верхней губой нижнюю, немного опустив уголки, ответила:

– А с Ириным домом все не так просто. Он у нее в порядке, но ей кажется, что кто-то или что-то его разоряет. И она не понимает, что это она сама и есть. Поэтому ищет виноватых, и постоянно вышвыривает из своего дома безвинные вещи и людей.

Я посмотрел на бабушку, с вопросительной надеждой, с желанием подсказать, как помочь, пытался подобрать нужные слова, но она, как и всегда все уже поняла.

– Нет, Митюша, она нас не послушает и не поймет. Взрослые люди очень упрямые. И порой в самых важных ситуациях фатально глупы. Просто не хотят никого слушать. И уж точно не поймут и не примут, что им попытается объяснить ребенок, как ты, или бабушка, которая ничего не знает про современную жизнь! Так что наша мама будет сама разрешать свой конфликт только с собой, даже не подозревая об этом. А мы с тобой можем лишь пытаться навести ее на эту истину не прямыми путями. Слушать и слышать – это огромный дар, которым не так-то просто овладеть, особенно когда не можешь наговориться сам.

Бабушка была права и это грустно. Поэтому я решил лечь спать. Ехать оставалось совсем немного. Я залез под одеяло и закрыл глаза. Грусть беспокойства о маме сжимала мой дом в груди. Но все же последнее о чем я подумал перед тем, как уснул, было то, что весь наш вечерний разговор с бабушкой я боялся только за нее, маму и папу, совсем не думая о себе. А это очень хорошо. Значит, если так будет и дальше, то возможно когда-нибудь я смогу стать алкоголиком.

Я проснулся глубокой, темной ночью в Новороссийске. Еще очень хотелось спать, глаза слипались сами собой, поэтому я плохо запомнил дорогу к нашей базе отдыха. Помню только, как лаяли в темноте собачищи, желтые фары такси, да несколько крутых поворотов, на которых сквозь сон в мое тело больно врезались ремни безопасности. Потом меня еще раз осторожно разбудила бабушка, я вылез из машины, и мы прошли к нашему номеру, где я снова лег и проспал до утра.

Утром я открыл глаза и увидел, что и солнышко, и бабушка уже поднялись раньше всех. Они вместе светили на меня и улыбались. Я потянулся изо всех сил с громким: «Баааааааа!».

Она прислонила большой палец к губам и велела быть тише, потому что здесь очень тонкие стены. Я виновато улыбнулся.

Бабушка никогда на меня не ругалась. Она говорила – это непродуктивно, ведь ругань и крики только ломают нервную систему. Что такое нервная система я не знал, но видимо, какая-то очень важная система, а я – ее часть.

Бабушка показала мне, где находиться душевая комната, и велела идти чистить зубы и мыться. Я разделся, встал в душевую кабину и, с усилием поворачивая ручки, открыл кран. Спустя мгновения на меня полились звонкие капли. Вода была очень холодной, я даже вскрикнул от неожиданности и отскочил в сторону. Водичка постепенно нагревалась, но сильно теплой так и не стала. А еще она будто бы не мыла меня, а гладила. Поэтому я с трудом смыл с себя мыло, весь заплескался и залил пол душевой огромной лужищей. Потом вылез из душа и, весь дрожа, и стуча зубами, стал искать полотенце, которого нигде не было. Тогда я позвал бабушку, а она покачала головой на мои синючие губы и начала долго и сильно натирать меня так, что казалось, я скоро начну пахнуть, как горелый поп корн в кинотеатре. Но бабушка сказала, что мне надо беречь свой иммунитет, а холод для него опаснее всего. Значит, все-таки, у меня есть какой-то иммунитет, но так как я стою голый, совсем без всего, а бабушка утверждает, что он все еще в опасности, то видимо, он такой же неосязаемый и невидимый, как и наши внутренние дома.

Мы сели завтракать. Бабушка наливала мне в стакан молоко и одновременно разговаривала по телефону с мамой, отчитывалась перед ней о нашем приезде. Мама очень любит отчеты.

Молоко плескалось, накатывая на стенки стакана, и звонко журчало, точь-в-точь, как бабушкин голос. Бледно-рыжие солнечные лучи пролезали в окошко, слепили глаза и пытались незаметно добраться до моего молочка, чтобы тоже его попробовать. Я улыбался и вертелся вокруг, стараясь запомнить, что все-все сейчас такое теплое, такое уютное и родное. Всё, как дома.

Бабушка прислонила телефон к моему уху, и я услышал маму. Как жаль, что голос нельзя потрогать. Я схватил трубочку обеими руками и закрыл глаза, чтобы услышать, как можно больше. Потом попытался рассказать ей про Анечку из Ростова-Папы, но, кажется, она совсем меня не понимала! Услышав слово «папа», она тут же подумала о нашем папе и стала ругаться. Выругав папу, она взялась за Анечку, за погоду в городе – то жаркую, то дождливую, потом еще прошлась по продавцу в магазине и совсем сбила меня с толку! Я пытался ее остановить, сменить разговор, как мы с бабушкой договорились в поезде, но у меня это совсем не получалось. И тогда я решил поделиться с ней своей самой большой радостью грядущего дня: сегодня я первый раз в жизни пойду на море. Смотреть и купаться. Я еще никогда не был на море, не видел его и не чувствовал. И теперь громко и настойчиво повторял маме об этом:

– «Море! Море! Мама! Море!..

Голос на той стороне затих. Она тяжело вздохнула, я не понял о чем. И потом уже спокойным голосом мама продолжила:

– Ах да! Точно. Море. У меня же еще работы море, что-то я заболталась с вами совсем! Позови бабушку! А тебя, Митюша, я еще раз целую и прошу быть хорошим мальчиком! – мамин голос стал почти безмятежен.

Я одернул бабушку за рукав, попрощался с мамой и отдал телефон.

Я давно уже заметил, что не ругалась мама только на свою работу. Она, конечно же, не ругалась всегда и на всех, но, если быть честным, все равно делала это очень часто. Зато всякий раз, переходя мыслями в работу, если не успокаивалась совсем, то уж точно становилась мягче. «Как кусочек масла, который вынули из холодильника» – это папа так про неё говорил говорил. А потом еще добавлял:».. это значит, через двадцать минут она совсем растает, и ее можно будет кушать, не боясь поперхнуться. Тут то мы ее и обнимем!..».