Дмитрий Помоз - Три дня. Никто не знает, как жить

– Знаете, Анечка, сумасшедших людей не бывает, есть только те, кого мы не пытаемся или не можем понять, что в целом одно и то же. Зато бывают неунывающие люди, а еще психически неустойчивые! И, хотя такая долгая дорога сильно утомляет, мы с Митюшей предпочитаем не унывать (бабушкино «Митюша» всегда звучит не как у остальных), а Вы?

– Женщина, на что это Вы намекаете? Если будете переходить на личности, я не посмотрю на Ваш возраст и скажу Вам все, что думаю! – грызла воздух Анечка.

– Анечка, я же говорила, можете называть меня бабушка Ксюша! – светила улыбкой бабушка, – А что касается – говорить все что думаете, то это не только Ваше право, но обязанность! Только нужно сначала правильно подумать, а это большой труд. Но этот большой труд легко осилить маленькими шажочками. А самым первым из них может стать простая улыбка. Потом, после этого первого шажочка, Вы сможете передохнуть и, например, рассказать нам откуда, куда и зачем Вы едете, Анечка! Если конечно Ваш телефон не будет возражать! – бабушка била точно в цель.

Несколько мгновений Анечка вела внутреннюю борьбу. Это было видно по тому, как забегали ее желваки. А затем, все-таки, решила приступить к «большому труду», но пока не очень понимала, как это правильно сделать и, жуя слова, ответила:

– В гости.. в Ростов.. на каникулы.. на месяц.. а потом домой!

– РАЗВОД!!! – не удержался я.

Так я и думал! Ведь не было у нее этих солнечных морщинок в уголках глаз, хотя ее бесконечные попытки замаскировать при помощи косметики вообще какие-либо признаки жизни на своей физиономии делали мою задачку невероятно сложной!

Анечка от неожиданности икнула и уставилась на меня, как зачарованная. Так прошло несколько секунд! Она, не отрываясь, смотрела, а потом.. потом она улыбнулась! Оказывается, у нее на левой щеке есть милая ямочка.

Я повернулся к бабушке, сказать что-то важное, а она как будто уже давно ждала меня, была готова поймать мой взгляд:

– Ну что, Митюш?

– Я сейчас чудо видел. Правда?

– Да, дорогой. Мы оба.

Анечка покинула нас на станции Ростов-Главный, его еще называют Ростов-Папа (интересно, чей он папа. Точно не мой, моего зовут Саша). Она вышла и сразу же слилась с большучей толпой тех, кто тоже считает, что Ростов – главный. Здесь желающих сесть в наш поезд было намного меньше, чем желающих с него сойти. И я даже сбился, угадывая, кого здесь больше. Тех, кто вернулся домой или приехал в гости.

Когда к нам кто-то приходит в гости, мы предлагаем ему чувствовать себя у нас «как дома». Мне всегда было интересно, как это. Я очень редко бывал в гостях и даже, когда мне предлагали чувствовать себя «как дома», не понимал, что это значит. Один раз после такого предложения я попытался помыть в раковине маминой подруги всю посуду, но у них были какие-то неудобные, скользкие тарелки, поэтому я почти сразу выронил одну, и она разбилась, расколов собой еще одну тарелку, бокал и кружку. Мама стала меня ругать и отправила в комнату, но я так расстроился и растерялся, что по дороге, в темном коридоре споткнулся и свернул вешалку со всеми куртками, и сам упал вместе с ней, саднив локоть и коленку. Дело было зимой, а вешалка стояла прямо над стадом сапог и ботинок других гостей, с которых огромной лужей по полу стекала мутная вода – остатки раздавленных снежинок. Поэтому, упав, мы со всеми куртками мгновенно промокли, впитав в себя почти всю влагу с пола. На шум прибежала мама, ее подруга и половина гостей. Тут я понял, что здесь все-таки не смогу чувствовать себя «как дома», и что вообще не понимаю, как это правильно чувствовать, чтобы все поняли, что ты «как дома». У нас дома по вечерам в коридоре всегда горит свет. Мама с папой знают, как я не люблю темноту. Я не плакал, но встав, недовольно сказал: «Дома в коридоре свет!» – и нахмурил брови. Мама начала перед всеми ураганно извиняться. Она крутилась между гостями, с виноватым лицом поднимала их одежду с пола и трясла ей, пытаясь высушить. Естественно, безрезультатно. Потом она быстро-пребыстро одела меня, и мы тут же поехали домой. Дома мама плакала и, конечно, звонила бабушке.

Я смотрел на перрон Ростова-папы и снова задумался о том, как все-таки чувствовать себя «как дома» или «как в гостях». Мне вспомнилась одна книжка, в которой автор рассказывал про красочные чайные церемонии в далеком Древнем Китае. О том, как участники церемоний готовятся, настраиваются, заваривают, разливают и пьют этот самый простецкий напиток, которого я дома могу пить сколько угодно и даже залпом. Может такие же церемонии нужно соблюдать, когда ты пришел к кому-то в гости? Но только во всем: и когда пьешь чай, и когда ешь салат, моешь посуду или руки. Но так как это все нудно и долго, а еще, потому что в гости все обычно ходят голодными, желая съесть и выпить по-больше всякой вкуснятины, то гостям предлагают сразу чувствовать себя «как дома», и они накидываются на стол, порой даже не помыв руки. А потом веселые и сытые поют и спят там же, где только что ели и пили. Но, с другой стороны, есть же разница между понятиями «чувствовать» и «вести». Кушать из общей вазы без хлеба селедку под шубой – это все-таки действие. А чувство насыщения, оно и дома, и в гостях одинаковое, приятное и теплое, правда иногда от него болит живот. Значит, это что-то другое. Может быть это расстояние? А на каком расстоянии заканчивается чувство дома и начинается чувство гостей? Да и вообще, что это за чувство такое, я не понимал. Как чувствовать чувства и как их отличать? Наверно, только один человек может мне сейчас помочь – конечно, бабушка.

Наш поезд протяжно свистнул и, со скрипом раскачиваясь, потянулся дальше. Уже темнело, солнышко зевало и ложилось спать, за окном начали мелькать темные силуэты лесов и редкие фонари деревенек. Я смотрел в окошко и пил чай без соблюдения всяких церемоний, понемногу отпивал из граненого стаканчика в красивой металлической подставке из резного металла, ударяя себя по носу ручкой такой же красивой ложечки, которую по привычке никогда не достаю даже после того, как сахар на дне раствориться. Из наших стаканчиков исходил легкий дымок испаряющегося в полумраке купе кипятка. Я брал со стола очередную рассыпчатую печенюшку и слушал бабушку. А она, обернув плечи в теплую накидку, и подогнув ноги под себя, точно молодая девушка, смотрела на меня, как только она умеет, потом на свой чай и в окошко. Улыбалась и, приподняв брови, и слегка нахмурив лоб, вынимала из головы нужные слова:

– Поведение – это всего лишь внешний признак пылающего в тебе «чувства дома». И это не обжорство, желание помочь в уборке или что-то еще. Это открытость твоего общения, свобода твоих движений и легкость мысли! – как бы в подтверждение этого бабушка облокотилась на стеночку своего сиденья, положила руки на колени, ароматно втянула в себя пронизанный крепким духом чая воздух, а затем продолжила, – Расстояние порой может стать дополнительным топливом, распылать чувство или, наоборот, потушить, но оно не может стать причиной образования того или иного чувства. Все наши главные чувства находятся внутри нас, в нас же они и рождаются, и чувство дома тоже. На свете есть люди у которых нет дома, ты видел их много раз. У них нет крыши над головой, нет понимания, где они будут спать следующей ночью и что кушать. Они живут на вокзалах, свалках или в подвалах. Стоят в метро и других людных местах, прося милостыню, или пытаясь украсть себе пропитание. Почти всегда они плохо одеты и дурно пахнут, и выглядят так, что их достаточно легко определить в толпе. Несравненно легче, чем понять, почему они такими стали, сами ли сделали свой выбор, или жизнь повела их по этому непростому пути. И на том перроне, который мы сейчас оставили, были не только те, кто приехал в гости или вернулся домой, там были еще и люди, у которых нет дома. Однако, не всех бездомных можно найти в толпе взглядом. Есть еще один вид бездомных, они такие же как «развод» или «кости», как я или ты. Ты можешь тысячу раз в день пройти мимо такого человека, даже не поняв, как он отчаянно бездомен. Потому что свой главный дом человек несет внутри себя. Неважно, где он находится, неважно какое расстояние отделяет его от того места, где он родился, вырос или живет, если внутри себя он дома, если он в гармонии с собой. Быть дома – это быть счастливым. А если человек внутри себя не дома, он нигде не будет спокоен и счастлив, нигде не будет чувствовать себя как дома. Он может проехать бесконечное количество километров, стать близким несчетному количеству людей, увидеть все чудеса света, заработать и раздать все богатства на земле, но так и не найти себя. Все перроны мира будут одинаково пустыми, все посадочные полосы одинаково чужими. Солнечный воздух Ростова будет душить, серый асфальт Сиднея колоть ступни, Лондонские дожди прибивать к земле, а бесконечные льды Антарктиды морозить сердце. Быть «как дома» – это чувство того, что ты там, где должен быть. И если все в порядке, то ты везде будешь «как дома». А если твой дом разорен, ни в одном уголке света ты не найдешь себе новый. Однажды выйдя из себя, потом очень трудно найти дорогу обратно. Мы убегаем от себя в поисках утраченного интереса или кого-то, кто однажды взял и покинул наш дом. И тогда за ним уже некому следить, на него нападает время, оно приносит катаклизмы, которые разрушают его, изменяют до неузнаваемости, он начинает протекать и гнить так, что мы просто перестаем его признавать, и наши поиски превращаются в последнее путешествие в никуда, которое может длиться годами и десятками лет. Поэтому очень важно никогда не терять свой дом и не давать ему обрушиться, даже если его оставили все, с кем мы его строили и кого пустили жить, собрав все свои вещи, ушли, как выпускники из школы после последнего звонка.