Ирина Ринц - Книга о прошлом

– Ненавижу состояние опьянения, – спокойно заметил на его щедрое предложение гость и тут же поднялся. – Спасибо за чай. Мне пора.

В глазах у Радзинского на мгновение потемнело – как от удара по голове. Как будто его страстное желание «привязать» к себе аспиранта вернулась к нему тяжёлым, твёрдым бумерангом.

– Эй! Твои ботинки ещё не высохли! – с неожиданной для самого себя злостью крикнул он гостю вслед, всё ещё не веря, что тот, несмотря на все предпринятые усилия, ускользает.

– Они могут сохнуть до утра, – бесстрастно отозвался Николай из прихожей. – Как-нибудь доберусь.

– Ну и катись, – сквозь зубы тихо прошипел Радзинский.

Однако правила приличия требовали оторвать свою задницу от стула и проводить гостя до порога.

– Спасибо Вам огромное. Я позвоню. – Николай вдруг замолчал, и взгляд его сделался очень виноватым – видимо, свою обиду и злость Радзинский скрывал не слишком хорошо. – Я позвоню, – повторил Николай, преданно глядя в глаза гостеприимному хозяину. – И мой телефон не потеряйте. Я там, на листочке, ещё и адрес написал – всё-таки книги очень ценные…

Гора окурков в хрустальной пепельнице достигла рекордной величины – столько за один раз Радзинский обычно не выкуривал даже когда садился за какую-нибудь срочную, занимающую всю ночь работу.

– Думаешь, я сумасшедший? – в десятый раз спрашивал он у замученного беседой Покровского.

– Нет. Ты не сумасшедший, – вздыхал покладистый друг. – Это я сейчас с ума сойду.

– И что ты посоветуешь? – не унимался Радзинский.

– Я посоветую тебе пойти домой и лечь спать. Утро вечера мудренее. Проснёшься завтра и с удивлением сам себя спросишь: «А что такого случилось-то? Из-за чего я вчера так переживал?».

– То есть ты считаешь, что это всё-таки просто моя фантазия? Да?

Покровский застонал и впечатался лицом в стол, вцепившись пальцами в свои коротко остриженные волосы. Его слегка вздёрнутый славянский нос сплющился о столешницу.

– Если бы речь шла не о мальчике, а о девочке, я бы решил, что ты влюбился, – мстительно заявил он. – Потому что столько бреда про прекрасные глаза, неземную чистоту и неприступность я никогда от тебя не слышал.

– Сволочь ты, Олежек, – серьёзно сказал Радзинский, сосредоточенно стряхивая пепел с сигареты в кружку с чаем. – Я перед тобой тут душу наизнанку выворачиваю, а ты в неё прицельно так наплевал…

– Радзинский, пошёл вон! – простонал Олег. Во взгляде его была искренняя мольба. – Ты всю кухню уже прокурил. Мать ругаться будет.

– Не свисти, Олежек. Женщины меня любят.

– Так тебе она и слова не скажет, а пилить после твоего ухода будет меня!

– Бедняжка… – без капли сочувствия поцокал языком Радзинский.

– Кеш, ну чего тебе от меня надо, а? – с тоской возопил Олег. – Я же этого твоего аспиранта не видел! А даже если б и видел, всё равно ничем не смог бы тебе помочь! Это ты у нас чародей и кудесник! А я могу только слушать, какое ты там на этот раз сияние увидел, и кивать с умным видом!

Радзинский помрачнел и долго, тщательно ввинчивал окурок в блюдечко из-под сыра, поскольку пепельница была уже полна, что называется, под завязку.

– Не прибедняйся, родной, – прищурился он недобро. – Ты всё прекрасно понимаешь. И видишь, когда тебе надо. – Он поднялся из-за стола. – Спасибо за чай. Пойду, лягу спать – последую твоему совету…

– Ну, ты и наглец, Радзинский! – возмутился Олег. – Я тут битых два часа выслушиваю его бессвязные восторженные восклицания, сочувствую изо всех сил, и я же после этого ещё и плохой! Скотина ты неблагодарная – вот ты кто!

– Только не говори, что только сейчас об этом догадался, – ухмыльнулся нисколько не смущённый Радзинский. – Ладно, проводи меня…

В прихожей Радзинский, вздыхая, остановился перед небольшим зеркалом в массивной бронзовой раме. Собрался застегнуть куртку и застыл в задумчивости, рассеянно созерцая отражение пряжки своего брючного ремня. Покровский подождал деликатно, потом не выдержал и посоветовал с ехидцей:

– Хватит страдать. Позвони ему – этому своему аспиранту. Пригласи на свидание. Давай, как ты умеешь – цветы, шампанское, комплименты. Может, чего и обломится… – И ловко увернулся от обувной щётки, которая прицельно полетела ему прямо в лоб.

Проснулся Радзинский под чьим-то внимательным взглядом. Настороженно приоткрыв глаза, он увидел, что на краю кровати сидит его новый знакомый Николай. Аспирант молчал и задумчиво разглядывал Радзинского, словно пытался прочитать очень важную для себя надпись на незнакомом языке.

На сон это было мало похоже: ни один предмет в комнате не был искажён, сам гость выглядел вполне обычно. Радзинский даже разглядел маленькое пятнышко от варенья на его голубой рубашке – вишнёвого, судя по всему.

Николай по-прежнему молчал и хмурился, а потом вдруг потянулся к затаившему дыхание Радзинскому и тот ощутил явственное прикосновение его прохладных пальцев к своему горлу. В следующую секунду Радзинский поперхнулся и закашлялся, выплёвывая на одеяло малоприятный по виду сгусток. Николай, страдальчески морщась, убрал своим платком эту гадость и ободряюще улыбнулся.

Радзинский приподнялся, намереваясь сесть – по постели скользнул яркий луч света. Пока сновидец соображал, что свет идёт из его собственного лба, будто там приклеен фонарь, Николай исчез – растворился в воздухе. А, может, просто вышел?

Радзинский рывком сел в постели и испытал мучительное чувство дежа вю: это второе пробуждение до мелочей повторяло предыдущее, только теперь в комнате он был один. Даже освещение совпадало: бледный утренний свет едва пробивался сквозь плотные шторы.

Потянувшись по привычке за сигаретой, Радзинский заметил на прикроватной тумбочке незнакомый потрёпанный фолиант. Он был раскрыт на середине. Радзинский успел понять, что текст на латыни и даже прочесть первую фразу «In principio erat Verbum», прежде чем том бесследно исчез. Курить резко расхотелось. Холодный душ в этой ситуации показался намного желаннее…

– Николай?

Хриплый, смачный кашель на том конце телефонного провода:

– Да, я слушаю, – по голосу легко догадаться, что аспирант жестоко простужен.

– Ты оставил у меня свой читательский билет. Наверно, выронил, когда чистил пальто.

– Спасибо. Я уж думал, что потерял…

– Я буду сегодня в том районе, где ты живёшь. Днём. Могу я зайти?

– Не хотелось бы доставлять Вам беспокойство, – заволновался Николай.

– Мне не трудно, – хмыкнул Радзинский. – До встречи.

Сердце колотилось как сумасшедшее, когда он парковался у ничем не примечательной пятиэтажки. Честно говоря, он не знал, как себя вести. Спросить в лоб: «Ты пришелец?». Радзинский был вполне на это способен. Конечно, он не думал, что его новый знакомый – гуманоид. Просто не знал, как серьёзно заговорить о том, что видит и не выглядеть при этом идиотом. «Дорогой, ты мне снился сегодня…». Пожалуй, после такого вступления аспирант закроется в ванной и не выйдет оттуда, пока не прибудет подкрепление. А в том, что Николай – особенный, Радзинский больше не сомневался. Вон сколько людей идёт по улице, и никто из них не сияет, как утреннее солнце. За всю свою жизнь Радзинский не встречал ещё человека, который бы так притягивал его. И так безоговорочно соответствовал критериям его мистического поиска. Упустить? Отступиться? А жить-то после этого зачем?..