Елена Иваницкая - Делай, что хочешь

Но тут показались всадницы. Кот выступал впереди, словно вел их на буксире.

– У нас гость! – крикнула Герти, хотя они и сами это видели. Подбежал мальчишка, они спешились и ушли с ним. Наконец появились снова. На обеих синие штаны, синяя рубашка, тяжелый пояс с кобурой, косы скручены на затылке.

Почему мать-природа так пристально потрудилась над одной из своих дочерей? Какой замысел она воплощала, когда грубой рукой выглаживала этот лоб и ясную линию шеи, выводила длинные черные брови и длинные серые глаза?

Вдруг меня укусила отвратительная мысль: а если Марте уже доложено о моих приключениях в небезызвестном пансионе? Я не только глазами, а всем нервным вниманием впился в ее прекрасное лицо: да или нет? Перевел дыхание: нет.

– Мы вас вчера ждали, – сказала Марта. – Устала, пить хочу. – Сняла пояс, повесила на перила.

Герти налила ей вина – о ужас, в чашку! – разбавила водой. Откуда здесь на границе средиземноморские привычки?

Кот растянулся на верхней ступеньке. Юджина присела на корточки, достала гребешок, спрятанный где-то здесь же возле ступенек, и провела им по рыжей шкуре. Кот завибрировал, собрался в комок, поднялся на задние лапы, потянулся лбом за рукой с гребешком, зевнул, уперся ей лапами в плечо.

– Вот такой кот, вот такой рыжий разбойник, – вполне бессмысленно приговаривала Юджина. Я понял, что меня смущало: они вели себя так, будто меня здесь не было. Юджина закинула кота воротником на шею и ушла в дом вслед за Мартой. Появились они нескоро, раскрасневшиеся от холодной воды. Черные косы и рыжие косы, перекинутые на грудь, картинно спускались по белой холстинке открытого платья. Напоказ мне, хотелось бы думать. Мать-природа не слишком-то заботилась о старшей: ее худые мускулистые руки были остры, плечи прямы. А руки и плечи Марты, гибкие и сильные, пели лебедиными линиями.

Пора было брать разговор с свои руки.

– Где-то, не помню уже, я слышал одну легенду и хотел бы обсудить с вами, – начал я, не сомневаясь, понятно, в согласии. Оно тут же было дано. Простодушно и с увлечением.

…События начались в месяц винограда. Глашатаи возвестили: назначить состязание на картину, изображающую высшую красоту, воплощенную в образе женщины. Картину победителя водрузят на главной площади… Ровно через год художники призывались со своими творениями на всенародный суд. Город цвел талантами, но граждане были уверены, что только один способен выполнить задачу, – старый художник по имени … допустим, Флегонт, то есть «пылающий»… Но сам он чувствовал в душе некоторый страх: он знал силу своего ученика. Его назовем – допустим, Хрисанф, то есть «златоцветный». Глашатаи еще кричали на перекрестках и рынках, а старик уже шел к городским воротам. Он шел искать по миру высшую красоту, запечатленную в женском образе.

– Холст не вешают на площади, – заметила Юджина. Младшие сестры тактично промолчали.

Я продолжил.

– Но сначала учитель зашел проститься с учеником. Они сели перед хижиной в тени виноградных лоз. Хрисанф позвал свою молодую жену. Назовем ее Агния, то есть «светлая». Она принесла им вино, сыр и виноград.

– В самом деле, – сказала Герти, – это правильно. Подождите. – Встала и ушла. Принесла миску с изюмом и цукатами.

– Художники заговорили разом. Один спросил: «Куда ты идешь?», другой: «Почему ты еще дома?»

И оба удивились. «Как куда? – переспросил учитель. – Я иду искать высшую красоту!» – «А я уж нашел ее», – сказал ученик. Сердце старика горячо забилось. «Где?» – осторожно выдохнул он, не надеясь получить правдивого ответа. «Вот она», – улыбнулся Хрисанф, переведя взгляд на Агнию. Старик закрыл и открыл глаза. Но заговорило в нем чувство учителя: «Счастлив тот, кого обнимают эти загорелые руки, кому улыбаются эти румяные уста. Но, подумай, та ли это красота, которая должна повергнуть пред собою мир?» – «Да, именно та самая», – уверенно сказал Хрисанф, и старика на минуту взяло сомнение: не обманул ли его опытный взгляд мастера, не просмотрел ли он чего в этой молоденькой женщине? Легенда, как ни странно, не говорит, что же видел старый художник. Сказано только: обыкновенная, как всякая другая. В груди учителя забился ликующий смех будущей верной победы, но лицо оставалось серьезным. Он встал и сказал, пряча лукавство: «Радуйся, ты так близко нашел то, что мне предстоит искать так далеко и долго». И ушел.

Он искал в храмах и на базарах, в рыбачьих хижинах и на виллах богачей, но нигде не находил той, в кого мать-природа вложила лучшую свою красоту. Конечно, он встречал красавиц. Раз или два даже замирал в колебании: «Может быть, она?» Но высшая красота несомненна, как рассвет. Если «может быть» – значит не она. Когда в горе и радости, под дождем и солнцем прокатился год, на площади, скрытая алой тканью, суду горожан предстала только одна картина.

Я договорил, понижая голос, и выразительно замолчал. Повисла пауза, как раз такая, как надо.

– Картина ученика? – подхватила Герти. – Значит, старик не нашел лучшую красоту? Смысл легенды в том, что ее нет?

– Не нашел… – преувеличенно серьезно отозвался я. – Он же не был в вашем доме.

Сестры встрепенулись и заулыбались. Мы посмотрели на Марту.

– Красивый комплимент, – постановила Юджина и пристукнула чашкой, как печатью. – Это у вас замечательно вышло. Приятно. Спасибо. А чем кончилось на самом деле?

– Когда настал месяц винограда, на площади от картин было тесно. Все художники города решили попытать счастья. Было множество портретов трех дочерей правителя, его жены и фаворитки. Всех богатых наследниц, куртизанок и актрис. В городе кипели интриги…

– Да не может быть! – засмеялась Юджина. – То есть в жизни может. В легенде вряд ли.

– В легенде рассказывается, что старый художник совсем отчаялся… Но однажды он проснулся на заре на берегу моря. Солнце торжественно выкатилось и зазвучало на небе. На тропинке появилась дева в венке из фиалок. Сотряслась душа художника, и он ликующе воскликнул: «Это – она!»

Сестры, вопрошая зашевелились.

– Он действительно увидел на берегу живую женщину? – с сомнением сказала Юджина. Я не сразу ее понял, а когда понял, удивился тонкости замечания. – Или он, как говорится, духовным оком увидел в образе женщины рассвет?

– По-моему, в легенде живая женщина. Но ведь это не важно. Главное, что он увидел высшую красоту и перенес ее на холст. В заветный день месяца винограда площадь, как море, шумела народом. Закрытые занавесом, над толпой возвышались две картины. Бросили жребий. Выпало Флегонту. Он откинул завесу. И все увидели несравненную красоту. Но нее было больно смотреть, она слепила глаза, хотелось заслонить их рукой, как от солнца, но невозможно было оторваться. Женщины на площади пристыжено отворачивались, а мужчины с горечью спрашивали себя, что же нравилось им в обыденных лицах подруг? Тоска по красоте щемила сердце и становилось страшно, с кем суждено им проводить долгую, серую жизнь. Когда упала завеса, ропот недоумения прошел по площади. На пороге хижины, обхватив колено руками, сидела и смотрела на толпу Агния. Возмущение, смех, разочарование прокатились по площади и смолкли. Люди смотрели на Агнию, а она на них. Вспоминались каждому лучшие минуты любви. Тем же светом и теплом, что сияло в Агнии, светились и лица их подруг в минуты искренности и доверчивой радости. Тем светом вечной красоты, которую природа вложила в каждую без исключения женщину…