Александр Липарев - Рондо

Прошёл и фестиваль. Но вместе с молодёжью со всего света в страну проникло тлетворное влияние Запада. Гости давно уехали, а тлетворное влияние осталось – появились фарцовщики и стиляги, буги-вуги и штаны «техасы». Тлетворное влияние, вне всякого сомнения, делало жизнь интересней. Ещё не остыли впечатления о всемирном форуме, как запустили первый искусственный спутник Земли. В общей кутерьме прорыв в Космос некоторым показался даже закономерным. Ну как же, – вокруг столько всего творится, не могло не случиться чего-нибудь совершенно выдающегося. Митя ликовал вместе со всеми, бегал на бульвар к памятнику Тимирязеву и в общей толпе, задрав голову, вглядывался в ночное небо, отыскивая плывущую по черноте звёздочку. Тут же началось массовое жилищное строительство, и люди из тесных коммуналок потянулись в крохотные отдельные квартирки и по-настоящему радовались этому. Повеселели городские улицы. Раньше посмотришь из окна – внизу копошатся исключительно тёмные фигурки. Теперь разноцветная одежда поднимала настроение и ласкала глаз.

Потом оказалось, что время способно бежать ещё быстрее. Почти каждый день радио одаривало чем-то новым. События толпились, толкались, перепрыгивали друг через друга. Из недавно приобретённого репродуктора – пластмассового кирпичика, пришедшего на смену бумажной тарелке, – зазвучала иная музыка, более раскрепощённая, более иностранная. А в книжных магазинах на обложках стали появляться фамилии забытых писателей и поэтов, а вместе с ними, сквозь ослабевший бетон запретов пробились росточки новых имён. Стихи выплеснулись на улицу и начали собирать вокруг себя слушателей. Стоявшее навытяжку искусство, робко вздохнув, неосмотрительно решило; «Можно!» Непуганые молодые пошли дальше и сказали: «Нужно!» Ситуация выходила из-под контроля. Дошло до того, что один писатель без спроса стал Нобелевским лауреатом. Осторожные и обжигавшиеся на своём веку неодобрительно качали головами и что-то растерянно бормотали. Действительно, имел место непорядок. Недоглядели. Против новоявленного лауреата началась общегосударственная кампания. Кто только вдохновенно не клеймил его! А если вдохновение не посещало, то негодовали по бумажке – заученно и скучно.

Среди ребят Митя не претендовал на первые роли. В тупике верховодили старшие, во дворе у Вовки он держался, как гость, потому что приходил из другого дома. А в классе лидерами считались трое, у каждого из которых, как говорила Митина мама, были непростые родители. У Игоря Соколова, который появился у них с нового учебного года, отец занимал хозяйственный пост достаточно высокого уровня, чтобы мама Миши Реброва согласилась на приятельские отношения наследника этой семьи с её мальчиком. Третий – Олег Коржев тоже принадлежал к элитарной среде. Физически крепкие, они держались всегда вместе и могли за себя постоять. Помимо того, что все трое числились сильными учениками и даже отличниками, было в них что-то ещё, что делало их немного похожими друг на друга. Возможно, они отличались от одноклассников большей самостоятельностью и поэтому выглядели взрослее сверстников. А может, их роднило умение вроде бы и жить вместе со всеми, принимать участие в общих делах, и одновременно держаться обособленно. Серёжка как-то раз сформулировал их особенность по-своему:

– Они к иностранным шмоткам привычные.

Это правда, у элитарной троицы имелись закордонные обложки для учебников, невиданные карандаши, на урок физкультуры они приносили особые иностранные кеды. Остальные, в лучшем случае, бегали в китайских. Журнал «Playboy», который кто-нибудь из них притаскивал в школу, листался ими небрежно, как обычный «Огонёк». Они не жадничали и давали посмотреть глянцевую диковинку другим. И любой, взявший журнал в руки, попадал под магию его необычности и страницы с фотографиями девушек в нижнем белье и с озорными карикатурками переворачивал скованно и осторожно словно стеклянные.

Мишка, Игорь и Олег прибывали в школу с совсем иной планеты. Остальные ребята, в большинстве своём из небогатых семей, росли в с детства знакомой и понятной стране коммунальных квартир, бараков, обшарпанных подъездов и замусоренных дворов. Их родители тратили отпущенное им на жизнь время в магазинных очередях, ездили на работу в переполненном транспорте, мучаясь и в метро, и в очередях, и дома на кухне одним и тем же вопросом: как дотянуть до получки? В этих семьях к обновкам готовились заранее и покупали тщательно, потому что надолго. За обнову могли сойти и перелицованное пальто или костюм. Мало кто из этих людей осознавал, насколько такая жизнь убога. Она была привычной и единственной – другой не знали.

А те семьи, что обитали на иной планете, не представляли существования без отдельной просторной квартиры, консьержки при входе, дачи, личной или казённой автомашины. У них тоже хватало проблем и подчас очень сложных. Например, приходилось крайне внимательно контролировать внешний вид своего благополучия, чтобы избытком не вызвать недовольства вышестоящих, а недостатком не дать повода позлорадствовать тем, кто плавает ниже. В пределах же своего круга требовалось постоянно «соответствовать», что означало следить за тем, чтобы было «не хуже, чем у других». Они, эти семьи, очень сильно удивились бы, если бы их жизнь тоже назвали убогой. Но это убожество находилось на качественно ином уровне.

В семье Миши Реброва за «соответствием» и степенью благополучия следила мама. Она же принимала решения о необходимости тех или иных существенных приобретений. От папы лишь требовалось по своим каналам добывать модный сувенир, сладкозвучный «Грюндиг» или билет на нужный концерт. Вообще-то, у Мишкиных отца и матери не было тяги к роскоши, обоих, скорее, отличала врождённая умеренность. На торжественные приёмы мама никогда не надевала грозди драгоценностей. Ей хватало какой-нибудь одной брошки. Правда, её украшение красотой и элегантностью затмевало россыпи бриллиантов на жёнах других высокопоставленных работников, однако это понимали только те, у кого имелся вкус. Но их квартира пополнялась отечественным антиквариатом и импортом, выполнявшими приблизительно ту же роль, что и звёздочки на погонах военного. Опытный человек по одному виду обстановки легко определил бы папину ступеньку. Миша тоже был обязан носить печать соответствия, и заграничные штучки, что попадали вместе с ним в школу, представляли собой куски этой печати. Иностранные диковинки для него являлись такими же обычными, как для другого веник или кастрюля на кухне.

С помощью родителей Миша взрастил своё, особое отношение к простым людям. С дошкольного детства он помнил, что папина должность делает их семью особенной, выделяющейся среди прочих. Все, кроме папиных сослуживцев, представлялись ему существами слабыми, наивными, не отдающими себе отчёта, до какой степени они беспечны и беспомощны. С детских лет в его душе поселилась бацилла исключительности. Но жила она там тихо и внешне никак себя не проявляла.