Валерий Рощенко - Романс с голубоглазой Эстонией

Тойво и Урхо вытаращили глаза.

– Я ничего не понимаю! – сказала Майму.

– Значит, вы признаете, что то была оккупация? – спросил Урхо.

– Что делать! Платон мне друг, но истина дороже!

– Ба-ба-ба! – оторопело пропел Тойво. – Русский офицер не желает с нами ссориться. Красивая дипломатия канонерок!.

– Никакой дипломатии! Вы посмотрите на карту мира! – задетый за живое, сказал я. – Какая Россия и какая Эстония?.. Слон и моська! Вам когда-нибудь приходилось слышать, чтобы порядочный человек не становился на сторону слабого и меньшего?!.. Вспомните лозунг «Куба –да! Янки –нет!»?.. Почему с Эстонией должно происходить как-то по-другому?!

– Ну, вы даёте, капитан! – финн глядел на меня, как на привидение.

– Постойте! – оттопыривая нижнюю губу, наседал Тойво. – Значит, вы противник коммунизма?.. Значит вы – диссидент?

– Не знаю, – усмехнулся я. – Хочу быть просто честным человеком. Это, конечно, – трудно, но, думаю, возможно. Коммунизм сам по себе не страшен. Земной шар окутан воздушной атмосферой: дыши сколько угодно! Люди, звери дышат по коммунистическому принципу: от каждого по способности, каждому по потребности. Не замечали?!.. Так что, коммунизм фетишизировали сами коммунисты, такие, как Ленин, Сталин и прочие. Под этой маркой могли в тридцать девятом развязать финскую войну, присоединить Прибалтику и тому подобное. Кое-кто всегда ищет черный ход в истории. Но черных ходов в жизни не бывает. Всеё выходит на круги своя…

Все смотрели на меня, силясь понять мою логику; я поднял бокал с мальтозой:

– Лучше скажу тост!.. Жаль, конечно, что спиртное кончилось! Ладно, и пиво сойдет!.. Однажды где-то на вернисаже было выставлено прекрасное полотно. Ну, скажем, Ван Гога, или Ренуара… В общем, шедевр. Каждому посетителю разрешалось сделать мазок, чтобы тот мог считать себя соавтором. То есть – прославиться. И что же? К полотну потянулись сотни рук. Через час оно превратилось в мазню. Всем стало стыдно, все пожимали плечами: как так вышло?.. Предлагаю выпить за то, чтобы никто из нас никогда не снимал с себя вины за всё, что происходит вокруг!..

Я осушил бокал. Все выпили в тишине.

– Я ничего не поняла, – сказала растерянная Майму.

Один Тойво не находил себе места.

– Постойте, капитан! – рвался он к прерванной теме. – Но ведь Сталин действительно выиграл войну. Значит, коммунизм утвердился на международной арене?

– Говоря шахматным языком, – пожал я плечами, – та была не победа, а скорее «патовая» ситуация. Победить легче, чем удержать победу. Не так ли, Урхо?..

– В шахматах – да.

– Что значит «патовая» ситуация? – голубые глаза у Тойво полыхали огнем. – Фашизм был уничтожен. С этим никто не спорит. Но Эстония снова потеряла независимость, снова оказалась под русскими!.. Что вы на это скажите?

Как видно, ему очень хотелось усадить меня в калошу. Но я ничего не придумывал экспромтом, я говорил то, над чем давно ломал голову. Потому ответы мне давались легко.

– Что ж, и на это скажу!.. Пройдёт совсем немного лет, и Эстония снова будет свободной. Таков ход истории Урхо, едва ворочая языком, пролепетал:

– И кто же её освободит?.. Вы, русские?

– Зачем?! Вы – эстонцы!

– Ка-ак?! Вы же сами сказали – слон и моська!..

– Сказал. Слон и моська – разные виды животных. Они живут и развиваются отдельно… Это так просто!

– Ну-у, вы даёте, капитан! – финн потряс белобрысой головой. – Первый раз слышу такие вещи от русского офицера!

– Выходит, вы за эстонцев? – не унимаясь, со скептической улыбочкой на тонких губах, выпытывал Тойво. – Что-то мне не верится!..

– Я, в общем-то, за истину. А какая она – это уже задача мироздания!..

– Ах, оставьте! Тойво! – вмешалась в мужской спор Вийви. – Тебе уже всё объяснили! Что ещё нужно?!.. Идите сюда, Борис!

Она взяла меня за руку и увела в дальний угол, к окну, за которым туманом ходили фиолетовые сумерки разгарающейся белой ночи.

– Расскажите лучше о себе, Борис, – попросила она, усаживая меня напротив. – Вы давно живете в Эстонии?

– Не очень. Пятый год, как закончил военно-морское училище.

– И где вы учились?

– В Севастополе, потом – в Питере. То есть – в Ленинграде.

Тойво и Урхо продолжали полемику в своем углу, перейдя на эстонский, а Вийви продолжала расспрашивать меня:

– Где же вы родились?.. Где ваш дом?

– На Волге, в Саратове. Знаете такой город?

– Знаю. У вас там родители?

– Да, отец, мать, брат и сестра.

– А как вы попали в Прибалтику?

– По распределению. В военных училищах распределение не такое, как в институтах. Выбирать особенно не приходится: приказ командования – закон для подчиненных. Правда, отличники боевой и политической подготовки могут кое-что выбирать: я подал рапорт в Прибалтику. Его подписали.

– Почему именно в Прибалтику? – спросила она как-то ревниво.

– Никогда здесь не бывал, но много слышал. Для русского человека Прибалтика – почти заграница. И вообще, почему-то потянуло. Наверно, потому, что здесь так много красивых синеглазых девушек!.. – сказал я и засмеялся, видя её смущение. – Между прочим, я так и назвал эту страну, когда приехал сюда – Набережная Синих Глаз. Как в песне!..

– В песне? В какой?.. – она встрепенулась. – Может вы ещё и поёте?..

– Иногда, на слух…

– Да?!.. Тогда спойте что-нибудь!

Вийви захлопала в ладоши, привлекая внимание. Глаза у нее стали бархатные, как два больших озера под дождем.

– Принесите гитару! – крикнула она. – Тойво, Урхо! Перестаньте болтать чушь!

Гитара нашлась в соседнем номере.

Сначала я запел про тихий сад, в котором не слышны даже шорохи, про речку, сотканную из лунного серебра. Эту песню знали все, подпевали, кто по-русски, кто по-эстонски. У Вийви был приятный голос, акцент делал песню очаровательной. Я сделал попутное открытие: ничто на свете не сближает людей, как песня. Вот почему в Прибалтике исстари любят устраивать певческие и танцевальные празднества. Потом я сыграл кое-что из одесского фольклора, после – из Окуджавы, из Высоцкого. Больше всего девушек тронул Есенин:

Женщины закачались в такт песни. Парни поглядывали на меня завистливо – они не могли продложить ничего подобного.

Прощаться все вышли во двор. Белая ночь была в разгаре. За ручьем в кустах трещал соловей, листва долговязых осин роптала над головой. С веранды соседнего коттеджа доносилась грустная финская мелодия. Её подхватил Урхо. А Вийви, смеясь и сверкая белизной зубов, спрашивала у подруг: