Ольга Верещагина - Нарекаю тебя женщиной

– Изверг, чуть не покалечил девку. А если б убил… У-у, изверг…

Нюрка лежала, боясь пошевелиться. Пришли брат Иван и отец, молча перенесли её в светёлку на кровать. Немного погодя прибежала Настька, сводная младшая сестра. Она рассказала, что произошло.

– Ой, Норка, слава Богу, жива. Вот совсем вызверился отец. Утром он вышел со двора и увидел, что новые тесовые ворота вымазаны дёгтем, да так сильно, что не отмыть. Ему пришлось ворота снимать и строгать, но соседи уже увидели и разнесли по селу, что ты порченая и опозоренная. Отец отстегал тебя и мать вожжами в гневе почти до смерти. Пока ты приходила в себя, приезжали от Чертопяттовых с отказом – кто возьмёт опозоренную девку? А намазал ворота твой дружок Васька Панин, его отец чуть не убил за это.

– Ой, Настька, да ведь меж нас ничего не было. Зачем он так сделал? Как же жить теперь?

– Васька дал отпор отцу, – сказала Настька, – пришёл к Никите Ивановичу с повинной и просьбой отдать за него тебя. Сказал, что любит больше жизни и не отдаст развратнику и гуляке Алексею. Когда был запой, он, Васька, всё время просидел под лавкой и всё видел и слышал, и решил, что не отдаст тебя этому Алексею. Отец выгнал его, но потом смирился. Ой, Нюрка, и лютует же он, а мать довольна, что ты в доме останешься вековать. Меня замуж отдадут на будущий год за Ивана, а ты ей помощницей будешь. А братуха поспорил с отцом. Ну, в общем, отец согласился и отдаст тебя за Ваську, ежели не обидится и не передумает. Вот так-то, сестрица. Побегу, а то батяня увидит, что я тут, и всыпет по первое число. Да, совсем забыла, Васька ещё передаёт тебе записочку… На, прочти… Я прочитала… Счастливая ты, Нюрка… Ничего, рубцы скоро затянуться, до свадьбы всё заживёт…

Нюрка слушала, тихонько плакала, и даже не зная от чего – или от боли и обиды, или от радости, что Васька добился своего. В записке Васька просил у неё прощения за всё и просил выти за него замуж. Слёзы радости и боли катились по её впалым и серым от болезни щекам, в глазах горел озорной огонёк надежды на счастливое будущее. В светёлку зашёл отец, как-то неуверенно и осторожно присел на край кровати, тихо спросил:

– Ну что, правда али нет, что с Васькой съякшалась?

Нюрка отрицательно покачала головой и отдала записку.

Отец прочёл записку, отвернулся, засморкался и сказал:

– Да бог с вами, чё учудили. Поправляйся и скажи, пусть потом присылают сватов. Всё равно опозорена, ить никто не возьмёть…

А дальше была свадьба на Покров, и вошла Нюрка королевой в старый большой казачий дом, где жили два настоящих казака-цыгана, а главное – была большая любовь, было много счастья и горя, зато вместе. За всю совместную жизнь Василий и Нюрка ни разу не повысили друг на друга голоса и были счастливы до тех пор, пока он не погиб на войне. Ну а это уже другая история.

Сегодня Девятое мая – День Победы… Для меня это особый день, день поминовения и памяти…

С тех пор прошло почти пятьдесят лет, но я по-прежнему в этот день иду в церковь. На улице праздничное настроение, отовсюду звучат военные марши, фронтовые песни, все улыбаются и приветствуют:

– С праздником, великим праздником, с Днём Победы!

– И вас с праздником, – отвечаю я и иду дальше.

Мой путь лежит, как тогда, много лет назад с моей бабушкой, в церковь. У меня в руках пакет с пирогами и блинами, а ещё маленький шкалик, как учила меня моя бабушка.

В храме много народу, но, как всегда, среди толпы резко выделяются старушки в чёрном.

Я молча покупаю свечи, ставлю Георгию Победоносцу, Всем Святым, на поминальный стол, становлюсь в ряд перед алтарём и жду… Чего жду – сама не знаю, наверное, свидания с прошлым. Память возвращает меня в те далёкие годы, когда мне было чуть больше пяти лет…

– Завтра великий праздник – День Победы, – говорит моя бабушка. – Сегодня буду печь блины и пироги. Пиво и квас готовы. Пойдём, Олюшка, навестим дедушку Васю. Ты его не знаешь. Хороший был человек. Все его любили, а я души не чаяла…

Она надолго уходит в себя. Ходит по дому, ставит тесто, печёт блины и чему-то всё улыбается, вытирая уголком платка глаза, кивает в такт своим действиям и воспоминаниям. В этот день мы её не трогаем, не отвлекаем от раздумий.

– Не мешай бабушке, – говорит мама, – у неё сегодня особый день…

Мне непонятно, что за день такой особый, но я жду. Настанет завтра, и я всё узнаю…

По дому распространяются вкусные запахи – предвестники праздника.

Я удивляюсь:

– Почему праздник, а яйца не красят?

Бабушка в ответ смеётся, гладит меня по голове:

– Скоро всё узнаешь, умница моя.

Мне тепло и радостно от её прикосновений и ощущения причастности. Я помогаю ей во всём, вернее больше мешаю, но она не сердится, а только спокойно меня учит и показывает, как нужно делать.

Мне радостно и тревожно, любопытно и непонятно, что же за праздник такой.

Вот всё готово, наступает вечер.

Меня укладывает бабушка спать пораньше, долго сидит на краешке кровати, гладит, похлопывая по ручке, и говорит:

– Ну вот и пришёл очередной этот день – Великой Победы… Спи, радость моя, утро вечера мудренее… Рано встать придётся завтра.

Бабушка целует меня в маковку. Я проваливаюсь в сон мгновенно, а она сидит рядом и чему-то улыбается сквозь слёзы.

Утром я проснулась оттого, что услышала, как бабушка что-то шепчет. Открыла глаза и увидела, как бабушка стоит перед иконами и молится. Я лежала и боялась пошевелиться. Было что-то странное, торжественно завораживающее в том, что делала бабушка… Она была одета в тёмную одежду и на голове чёрный плат под булавку. Зажгла и поставила свечку у киота, и шептала молитвы. Она стояла ничего и никого не замечая и молилась. Из всех слов, которые она произносила, я поняла только вот эти:

– Господи, прости и помилуй раба твоего Божия Василия за погубленные им души, дай успокоение его душеньке и пошли царствие небесное…

Она молила Господа о прощении ему греха убийства, ибо этот грех не прощается и не снимается, но как можно было отстоять мир, не убив врага, мне было непонятно. Мне было непонятно, почему бабушка называет дедушку рабом и грешником.

Она встала на колени. Кланялась и молилась, молилась и плакала. Слёзы сбегали ручейками по щекам, но она ничего не замечала…

– Господи, будь милостив к воинам погибшим, защищая малых и старых. Приведи меня перед смертью к его костям, чтобы найти и похоронить по обряду и знать, что ты принял его в свои объятья. Господи, дай мне в конце моего жизненного пути маленькое свиданьице с ним, чтобы попросить прощенье, простить его и отпустить его грехи… Господи милостивый, будь отцом родным. Помоги… – так причитала она, молилась и плакала, а я боялась пошевелиться. Мои глаза наполнились слезами. Я не могла ни плакать, ни дышать… Я знала, что дед погиб под Москвой в сорок втором, пропал без вести. И поняла, что она до сих пор его ждёт и любит.