Софья Лебедева - Он не просил меня ждать. Рассказы

Забыв обо всем, мы целовались яростно и неудержимо, мои руки вцепились в его плечи, а его ладони скользили по мне чуть ниже талии, и я встала на цыпочки, чтоб было удобнее, но шаги по лестнице прервали эту идиллию. Мы торопливо сделали вид едва знакомых людей, должно быть, щеки мои горели. Но после этого мне было трудно взглянуть на него отчужденно, а затем отвернуться, как планировала я, ломая пальцы от злости, когда он осмелился уехать не прощаясь. Он был у меня третьей серьезной привязанностью, я у него – триста восемнадцатой, но сказать, что в то лето оба мы любили не первый и последний раз в жизни, значило бы предать то лучшее, что было у нас двоих… предать нас самих.

Дальше все происходило менее романтично, более обыденно, более жестко. Мы ссорились. Мирились. Любили друг друга. Не виделись неделями. Не расставались сутками. Купались в одной ванной. Я бросала трубку, когда он звонил. Он обещал приехать и не приезжал. Я хлопала дверцей машины и, не оглядываясь, вбегала в свой подъезд, чтоб под защитой двери сползти на пол, вне себя от переполнявшей меня бури эмоций. Он кричал, что больше никогда не приедет. Я смеялась. При случайной встрече его друзья лицемерно сочувствовали мне, и я опять смеялась, скрывая горечь. Он «целовал дверь», приезжая, потому что я, не оставив записки, умчалась с друзьями в ночной клуб. Зная, что он в городе, я спала с телефонным аппаратом в изголовье. Он не звонил. Он звонил, а я делала вид, что не узнаю его голос. Подруги фальшиво убеждали меня в том, что он меня не достоин. Он появлялся на пороге с такой трогательной неуверенностью в том, что я ждала его, после ссоры, и я протягивала ему руки ладонями вверх в знак того, что сдаюсь. Мы снова были вместе, мы снова смеялись, и вдруг в его смехе я чувствовала чужого… Иногда наши отношения были так же чисты и искренны, как, скажем, любовь Ромео и Джульеты. Иногда мы ненавидели друг друга, будто не менее двадцати лет прожили в законном браке, в одной квартире, под одним одеялом. В целом же все было далеко не так бурно, как я описываю, а иногда даже скучно. В своем поиске неведомого он никогда не ждал меня. Только злился, не застав меня дома, но и то не так сильно, как я надеялась.

Бывало, что он уезжал без всяких предупреждений, чаще же я знала задолго, в какой день он собирается покинуть город и когда вернется. Я очень смутно представляла, чем он занимается – о это безликое слово «дела», за которым может скрываться все, что угодно, от мафии до столь распространенного в настоящее время «купи-продай». Меня это совсем не интересовало. Мне хватало того, что он резко отличался от тех своих приятелей, которых я знала, самоуверенных и невыносимо серых, кичащихся благополучием, которое сверкало тонированными стеклами иномарок, кожей барсеток, звонками мобильных телефонов.

Он как будто хотел чего-то другого. Он как будто понимал, что счастье не в этом.

Он никогда не говорил при мне о каких бы то ни было, женщинах в своей жизни, исключая мать. Подозревать, что у него может быть жена и тем более – дети, было нелепо, если только он не освоил искусство Штирлица в совершенстве. Как-то очень малопонятно, еще более запутав вопрос, он проговорился о какой-то тетке, ну и, разумеется, у него были родители – как-то при мне он звонил отцу, так что я решила, что с ними он и живет. Тем более что в городе он не жил постоянно, а лишь останавливался у каких-то своих родственников. Да изредка ночевал у меня… Если иногда я и представляла себе, что он может быть женат, то жена его казалась мне совершенно мистическим, абстрактным существом. И когда же общалась эта супружеская пара при постоянном отсутствии супруга, было неразрешимой загадкой, оспаривающей реальность существования брачного союза в его жизни. Спрашивать прямо я не решалась.

А если честно – и волновало-то это меня только тогда, когда он где-то задерживался. В наших отношениях проблемы закрепления уз не существовало. Я… слишком боялась потерять его, чтоб предъявлять претензии. Он… слишком быстро ускользал, явно не желая перемен в своей жизни, большая часть которой протекала за пределами меня. И мне оставалось только надеяться, что однажды он устанет в своих поисках и согласится на то, что я могла ему предложить – мягкий свет настенного бра, кофе в постель и возможность курить, где вздумается, а не только на балконе. Мне еще помнилось, как в одну из наших первых ссор я необдуманно вопила, что, в конце концов, не требую предложения руки и сердца, а просто прошу, чтоб он вел себя, как человек. Так я и жила – в счастливом неведении.

Я так любила его! Любовь встречается на свете много чаще, чем мы думаем, она многолика и многогранна, она птицей Феникс то и дело восстает из пепла, жизней у нее больше, чем у кошки, она ежесекундно является нам в тысяче обличий и каждое из них – истинно. Я научилась его ждать. Я помню одну ночь, когда я отказалась от попыток развеять тоску среди друзей или утопить ее в алкоголе, и встречала рассвет в одиночестве. Выкурив пачку сигарет, я смотрела, как падает за окном необычно теплый для этого времени года дождь. Я страдала каждой клеточкой своего тела, и физическая боль не могла бы доставить мне такого мучения, как в ту ночь, когда я скучала по Нему. А спустя неделю он ввалился ко мне вдрызг пьяный, замученный неизвестными мне проблемами, и я была счастлива. Вообще-то (но он этого не знал) я всегда была счастлива рядом с ним.

Это может показаться странным, если не более, но мне нравилось, когда он был пьян. Дело в том, что в эти редкие моменты влекущий, бурный и жестокий мир отступал для него на задний план, и я оставалась единственной существующей реальностью. Он пил очень много, не приходя в бессознательное состояние – алкоголь сказывался лишь некоторой заторможенностью движений. Пьяный, он сосредотачивался на чем-нибудь одном – а если рядом была только я… Тогда мы шутили, и смеялись, и открывали друг другу души, говоря немыслимые глупости. К моему сожалению, он редко так расслаблялся.

У нас был один совершенно незабываемый вечер, когда сначала меня испугало его состояние – настолько он был пьян. Лишь поэтому я смогла преодолеть извечные комплексы, которые заставляют нас молчать, когда самым близким всего-то и надо, что спросить: «Как ты?». Тогда – я спросила. Хотя он не стал исповедоваться, меня не смутило его нежелание обсуждать со мной свои неприятности, и я предложила ему свою помощь. Кажется, это потрясло его. Сочувствие без попыток залезть в душу, которую он столь тщательно охранял от посягательств, пробило стены. Не умея иначе выразить своих чувств, в ту ночь он постарался дать мне все, что мог – а это было немало… Как я не понимала, что этот человек оплачивал свои долги сразу, потому что не любил обязательств. Сколько же нужно было ему любви, если моей явно не хватало – то ли в количественном, а, скорее всего, в качественном (и тут уж я ничего не могла поделать) отношении.

Читать дальше