Николай Недрин - Плохие оценки

Алексеев попробовал отвернуться к окну, но внимательное лицо ребенка отражалось в стекле, словно призрак.

«Такое впечатление, – досадливо подумал Алексеев, – что его наняли следить за мной».

Впрочем, это, разумеется, не так: госорганы имеют право вербовать детей только с 12 лет.

Пацан тем временем дернул за рукав мать, медитировавшую рядом в 4D-нете. Она нехотя отвлеклась, нагнулась, вслушиваясь в шепот сына:

– Что?.. Христов, говори громче, я не слышу.

Тот привстал, дотянулся до самого уха матери и повторил вопрос.

Женщина смерила Алексеева взглядом, немного поморщилась и ответила ребенку. Причем не переходя на шепот:

– Это дядя упал неудачно… С лестницы. Или с дерева.

«Вот нахальная бабень!» – возмутился про себя Алексеев и вдруг захотел, чтобы на голову этой медитёрке приземлилась оса, а еще лучше – запуталась бы в ее жестких, похожих на медную проволоку волосах.

Когда Алексеев, накурившись, вернулся из тамбура, то обнаружил на своем месте багрового мужика, который уже разливал водку в пластиковые стаканчики: себе и матери Христова.

– Привет, Вованыч! Чего стоишь в проходе – присаживайся, присоединяйся! – Алкаш радушно подвинулся, протянул Алексееву свой стакан. И добавил, приглядевшись: – О, да тебя прилично отмуздохали! Что, жена застукала?

«Пошел в жопу!» – чуть не произнес Алексеев и двинулся по проходу в поисках другого свободного места.

А минут через пять раздался резкий, отвратительный визг ребенка, и Алексеев понял, что отмщен : противного Христова, видимо, ужалил противный шершень. Может быть, даже в язык.

***

Отмщенный (слегка), но по-прежнему мрачный, Алексеев чувствовал, что отыграется теперь на картошке: сделает много резаной – гораздо больше, чем обычно. Мать наверняка разохается, начнет упрекать, разозлит окончательно…

«Да уже злит, – думал Алексеев, топая в сторону деревни. – Еще и синяки эти… Скажу, что с лестницы упал».

Получилось, однако, по-другому.

Мать, торопливо ответив на приветствие и не обратив внимания на лицо сына, сразу потащила его в огород, даже переодеться не дала.

Картофельные будылья валялись в беспорядке, словно пьяные, вся земля была в бесформенных буграх. То тут, то там виднелись мелкие, поеденные медведкой клубни, которыми побрезговали деревенские воры.

– Вот, полюбуйся. Всё вынесли, пока я у Весты отсиживалась. Кустов пять оставили: видно, лень уже стало! Так что нет у нас теперь картохи…

– Ма, ты на меня так смотришь, как будто это я их натравил! – Алексеев раздраженно выдернул лопату и опять вогнал ее в рыхлую землю. – Приперся сюда, хотя у меня, между прочим, дела в городе, а ты мне еще предъявляешь?

Мать смутилась:

– Сереж, я не предъявляю. Но что теперь делать-то, без картохи? Может, в полицию пойти?

– Не смеши, какая полиция!.. Ладно, хрен с ним. Купим у соседей.

– У Весты как раз крупная уродилась, – со странной готовностью откликнулась мать, хоть и не любила тратить деньги на то, что можно вырастить самой. – Она, кстати, с утра пирог испекла, пойдем посидим.

– Да не хочу я к ней идти. Ты разве сама не договоришься?

– Надо пойти, Сереж. Мы же ждали тебя.

– Мы? А она-то при чем?

Мать вдруг засуетилась, проигнорировала вопрос:

– Ладно, Сереж, ты отдохни пока с дороги, а потом приходи. Пирог с персиками, как ты любишь. – И, убрав лопату в сарай, побежала к дому подруги.

Тетя Веста, собственно, не совсем была «тетей». Он раньше не придавал этому значения, но сейчас сообразил, что соседка-то моложе, чем его мать. Лет на пятнадцать, наверное. Да еще и накрасилась так…

«Эй, погодите, – заподозрил неладное Алексеев, – женщины, вы что это задумали, а?..»

– Сергей, садитесь. Сейчас я пирог принесу. Алевтина сказала, вы персиковый любите?

– Люблю… Только мне немного. Я не голодный.

– Хорошо. – Тетя Веста уплыла на кухню, а мать наконец спросила:

– Что это у тебя с лицом? Ты что, подрался?!

Алексеев, жалея уже, что согласился на эти посиделки, соврал:

– Да дурацкая история: я девушку провожал, а там эти, самбисты…

– Кто?

– Хулиганы, в общем. Ну, пришлось драться.

– А в больницу ты ходил?

– Конечно ходил: все нормально, без последствий.

– Ох, Сережа… А что за девушка, с работы?

– Нет, в клубе познакомились, – ляпнул Алексеев и тут же пожалел.

– В клу-убе… – скептически протянула мать.

– А что, нельзя мне в клуб сходить?

– Можно. Да только разве там приличные девушки…

«Тетя Веста, что ли, „приличная девушка“?», – чуть не спросил Алексеев, но вовремя спохватился: решил, что не будет поддерживать назревающий «светский» разговор. Слиняет отсюда при первом удобном случае.

Однако он недооценил женщин, озабоченных его будущим. И на следующее утро проснулся… в чужом доме. В чужой, двуспальной, постели!

Соседки рядом, слава богу, не оказалось.

«Ну нет! Пора с этим кончать! – Алексеев ощупал тяжелую голову (что вчера было-то? после пирога?), соскочил с кровати. – Срочно, срочно в Совок! А иначе свихнусь в этом болоте».

Домой, к матери, он заходить не стал – сразу пошел на электричку. И выкинул телефон.

***

Ночь.

Яркий, искрящийся шар возник прямо на мостовой.

Из шара вывалился совершенно голый Алексеев.

Проблевавшись, Алексеев почувствовал в своем теле небывалую мощь. Словно дряблые мышцы превратились за время перемещения в тугие круглые мускулы!

Но продлилась эйфория не долго.

Почти сразу появились люди в штатском. И каждый из них был на голову выше Алексеева. Его схватили с двух сторон и потащили в проулок. Запихнули в тесный фургон.

Внутри сидели еще двое.

Алексееву дали одеться во что-то серое и колючее.

«Черт возьми, – подумал Алексеев, – неужели перебросили ? Неужели тридцатые?..»

– Какой сейчас год?

– 62-й, – ответил один из гэбистов таким тоном, словно был способен (или имел право?) произносить только числа.

«И на том спасибо…»

Тем не менее Алексееву дали 10 лет колонии общего режима – за несанкционированное пересечение пространственно-временной границы СССР.

***

Заключенный Алексеев получил посылку от Д. Мукасьян.

– Подельник? – спросили сокамерники, уверенные, что Алексеев сидит за ограбление почты.

– Понятия не имею.

В посылке, кроме прочего, оказались теплые вещи, шерстяные носки.

– Да это ж баба прислала! Разведенка небось, – заявили сокамерники и быстро всё поделили.

«А ведь я из-за бáбы сюда попал. Жениться хотел…» – тупо подумал Алексеев, сидя перед опустевшим фанерным ящиком.

Когда пришла четвертая или пятая посылка, Алексеев начал проявлять что-то похожее на интерес к личности Д. Мукасьян.

Но загадка разрешилась только при выходе на свободу.