Алиса Орлова-Вязовская - Не было бы счастья…

Да уж говоря откровенно, Олега привыкшего к порядку, весь уклад новой семьи выводил из равновесия. Раскиданные вещи, вечный ворох не глаженого белья на прожженном утюгом старом одеяле. Разбитые доски крыльца, кастрюля с насмерть пригоревшими остатками еды. Даже запах в старом деревянном доме, был тоскливым и каким – то кислым. Раздражала младшая сестра Зинка, бесцеремонно заходившая в их комнату и нудно выклянчивая мелочь на мороженое или кино. Бесил Вовка, что таскал из кармана Олега сигареты и мелкие деньги. И вечные жалобы тещи на тяжелую жизнь и при этом абсолютное нежелание хотя бы что – то предпринять. Поначалу он сам взялся за починку дома. Испытывая легкое сострадание к семье без мужика и желая устроить свой быт более комфортным. Но, вся обстановка словно трясина погружала в лень, отбивала охоту работать и превращалась в напрасное сотрясение воздуха. Чиненое крыльцо через три дня сломал Вовка, решив прыгнуть с перил на ступеньки. Стираные после долгих уговоров Лидой кухонные занавески, быстро приняли свой обычный затрапезный вид, вся семья по привычке вытирала о них руки.

Дошло до того, что Олег сам перемывал тарелку, прежде чем положить себе надоевшую картошку с куском выгнутой дугой, вареной колбасы.

– Лид, ну ладно мать хоть на работу ходит, ты то, что сидишь как корова не доеная, весь день, хоть бы полы помыла! – В сердцах бросил он.

– Ты чо, Олежка! – Захлопала густо накрашенными ресницами молодая супруга и глаза ее наполнились слезами. – Я же вчера мыла! Каждый день, что ли тряпкой махать? Вон вас сколько, шастаете туда – сюда без остановки, а как убирать так Лида!

Черная от туши слеза поползла по щеке. Взгляд укоризненный, на беременную женщину решил всю работу свалить? Может ей вообще надо полежать, вот только вчера что – то с боку кололо, а выкидыш случится, что тогда? Избаловали его дома, замашки как у барина.

Лида начинала всхлипывать, уткнувшись в многострадальную занавеску. Олегу становилось ее жалко. Молодая, глупая, не умеет как следует хозяйством заниматься. Да ее и учить то некому было, стало быть, и вины ее нет. Надо как то помягче, поласковей что ли. Он гладил ее по голове, начинал утешать. Лида тут же успокаивалась и прижималась к мужу. И желая показать что вовсе не против чистоты и порядка и вполне готова на уступки ради мира в семье, тут же отвесила звонкую оплеуху Зинке, вернувшейся со школы.

– Куда в ботинках прешься, что в свинарник пришла? Иди тапки надень и сопли вытри, ходишь как эта!

Младшая сестра злобно сощурилась и, метнувшись в коридор прошипела.

– То же еще раскричалась, ходит сиськами трясет, как дедки Митина коза!

Олег поморщился, воспитатель из Лиды отменный. Хотя, сказать по – честному, его тоже раздражает привычка жены разгуливать по дому в сарафане с прорехой подмышкой. Молочно белая отяжелевшая грудь с выступившими под кожей голубоватыми венами виднеется всякий раз, когда жена поднимает руку вверх или тянется что – то достать. Зато глаза Лида красит с самого утра, усевшись за стол с потрескавшейся клеенкой и отодвинув грязную посуду, она старательно плюет на черный кубик туши и, приоткрыв рот, водит щеточкой по ресницам. А затем булавкой педантично расщепляет слипшиеся волоски. Так же старательно, она накручивает тонкие русые волосы на термобигуди, вылавливая их кончиком расчески из кастрюли с кипятком, в которой потом спокойно поставит варить макароны.

О том, что не видать Олегу обещанной матерью работы, смущаясь, сообщил отец. Так вот, дело то какое, все на мази было. Иван Ефимович, директоров водитель, на пенсию собирался, Тонечка за сына слово замолвила и вроде даже директор согласный был. А теперь чего ж, раздумал Ефимыч на пенсию идти, выходит. Мужик крепкий чего хорошую должность бросать? А материной вины тут и нет вовсе, кто ж знал, что так выйдет?

Отец так горячо и многословно убеждал в непричастности матери к потере работы, что Олег лишь хмуро кивнул в ответ. Может он и не большого ума, но тут и ребятенку понятно, Антонина Князева не простит измену никому даже собственному сыну. Отец, как всегда, помявшись и шепотом, словно жена могла услышать, сказал, что поспрашивал знакомых, если сын не возражает можно водителем рейсового автобуса пойти. Сам Гена Князев возил отдыхающих со станции к дому отдыха «Озерки». А Олегу в случае согласия придется кружить между станцией и поселком. Сын вновь промолчал, только кивнул согласно. Как ни крути, а на работу идти надо, не на тещину же копеечную зарплату сидеть. Да и завидной работой в небольшом поселке считалось пристроиться в немногочисленные санатории, а все хорошие места давно заняты. И в отличие от отцовской должности, зарплата будет меньше машина хуже и престижу никакого. Старый, видавший виды автобус с облезлыми вытертыми сидениями и облупившейся краской, пропитанный накрепко потом и бензином. Конечно, не о таком месте мечтал Олег после армии. Он уже словно чувствовал себя за баранкой светло – серой волги с бежевыми сидениями и чистеньким ковриком у пассажирского места.

По – первости Олег в таком напряжении вел машину, что к концу дня чувствовал себя совершенно разбитым и вяло прожевав очередную безвкусную мешанину, наспех состряпанную женой или тещей, падал в постель и тот час засыпал. На что Лида обиженно надувала губы и попрекала мужа невниманием. Вскоре Олег стал работать спокойнее, быстро научился бойко переругиваться с пассажирами, что возмущались долгим ожиданием и нехваткой мест. Автобусов в парке всего три, один вечно в ремонте, не нравиться идите пешком, или разъезжайте на такси как в Москве. Скажите спасибо, что он каждое утро сам машину проверяет и везет аккуратно, а не как сменщик Худяков, что на каждой выбоине подпрыгивает и к концу маршрута можно наставить синяков и раздавить малину, которую целыми корзинами поселковые волокли к станции. На работе Олега хвалили за аккуратность, исполнительность, через полгода даже вымпел вручили, он висел на боковом стекле, пока не выгорел, и буквы стало не разобрать. За резинку рамы лобового стекла, Олег по примеру остальных водителей вставлял десяти копеечные монеты и сбоку прикрепил маленькую фотографию Людмилы Гурченко в красивом платье. Намеренно потеснив иностранную грудастую девицу, приклеенную Худяковым. Эта девица, беззастенчиво выставляющая бюст, почему – то напоминала Лиду.

Теперь, когда талия у жены окончательно исчезла и торчащий живот с натянутой кожей и просвечивающими тонкими дорожками сосудов, словно нарочно лез в глаза, Олег стал испытывать к ней какую странную брезгливую жалость. Она совершенно перестала волновать как женщина, будто просто родственница, что мучается от тяжелой хвори и надо бы посочувствовать.