Ирина Атнаева - Календарь с картинками. Повесть о русской Америке

Начались корпения за швейной машинкой. Может, если бы Анна не знала, сколько стоит простенькая юбочка, то она бы так долго не сидела над ней, но ценник висел тут же, и от одного взгляда на него становилось страшно – не дай Бог, испортишь. Поэтому для нее процесс подшивания подола становился настоящей мукой: она следила за каждым стежком, часто переделывала, добивалась идеального, и все равно была недовольна результатом. А главное – тратила на бесполезную работу кучу времени. И когда везла сдавать заказ Гарику, всегда волновалась – а вдруг она сделала не так, как надо. Но Гарик, похоже, даже не подозревал о ее переживаниях, – быстро сверял длину по своим записям, мельком смотрел на швы – и все, отправлял на крутящуюся вешалку. Работа сделана – получай чек за работу и бери новый заказ. В результате она получала свои маленькие деньги и очередную порцию волнений.

Но уже не плакала по вечерам в ванной, тревоги о непонятном будущем отошли на второй план.

Андрей все сидел в ожидании работы – никто по-прежнему не звонил. К концу месяца, когда пришло время платить за квартиру, пришлось занять три сотни у Толи со Светой, опять с открытым сроком отдачи. Было неловко перед ними, те сами жили небогато. Они совсем недавно сьехались, сняли квартиру, и почти все сбережения с двух сторон ушли на первоначальные взносы и на необходимую мебель. Толе повезло в свое время с работой: его наняли в архитектурную фирму чертежником, но совсем скоро все компании стали переходить на компьютеры, и их прямо в компании обучили чертежной компьютерной программе. Света работала в какой-то мелкой юридической фирме, помогала юристу с ведением документации. Сам юрист, поляк по национальности, занимался вопросами эмиграции, что потом пригодилось Анне и Андрею. Отношения у Светы с юристом были хорошие, она ответственно относилась к своему делу, но работа с бумагами ей была не по душе, да и платил дружелюбный юрист довольно мало. Как-то в разговоре выяснилось, что Света по профессии химик, причем тоже с каким-то специфическим уклоном, так что работы по специальности ей, как и Анне, не ожидалось. Узнав о ее профессии, Анна удивилась – меньше всего Света напоминала химика: такая шукшинская русская женщина, с круглым лицом, русыми волосами, забранными назад, ясными глазами, ширококостная, с высокой грудью, с округлыми плечами. На ее фоне сухощавый Толя выглядел мелковатым.

Скоро Андрею опять пришлось идти на поклон к Борису: нет ли у них в компании какой-нибудь работы, благо, он теперь может работать легально. Работа нашлась, было лето – в это время заказов всегда больше, и опять Андрей уезжал на весь день, забирал машину, возвращался домой поздно, уставший, пропахший потом – и все это за те же шесть долларов в час. Она ездила к Гарику теперь на троллейбусе, приходилось оставлять Соню на пару часов одну, – Анна не задумываясь о возможных последствиях, хотя знала, что сознательно нарушает закон. На детскую площадку они уже не ходили, и Соня играла в основном на балконе.

Хорошо еще, что Соня не замечала тяжких перемен. На шоколадный батончик и на мороженое денег им всегда хватало, а всем остальным Соня не интересовалась. Игрушек было много, много красивых маечек, лето, каникулы, телевизор по утрам, – а главное, любимая подруга Юля.

Потихоньку становилось очевидным, что они забрались в очередной тупик. Денег Андрея и Анны едва хватило, чтобы рассплатиться за очередной месяц проживания, но телефон по-прежнему молчал – ни Андрею, ни Анне никто не звонил с предложениями о работе. И, тут как тут, старые знакомые – как не забивай себя делами и уговорами о временных неприятностях – привычная тоска в сердце и тошнотворный страх за неопределенное будущее. Ох, не торопится новая страна принимать их в свои ряды.

…Опять их судьбу решил случай – на этот раз из разряда неприятных. В один из очередных визитов к Гарику со сделанной работой, Анна застала его в дурном настроении. Он пропустил ее «здравствуйте» мимо ушей и с места в карьер обрушился на нее потоком обвинений. Оказывается, в прошлый раз она забрала слишком много в шов, кагда ушивала пройму в пиджаке. Гарику пришлось самому переделывать и, хорошо еще, что она не срезала шов и ему удалось исправить. Но пиджак оказался очень дорогой и Гарик «поимел» много неприятных минут от заказчика.

Анна оторопела от неожиданности, не узнавая вальяжного, всегда немножко хамски-добродушного Гарика, весь внешний лоск – под заказчика – слетел с него, как ненужный. Жаль, что Гарик не видел себя со стороны, зрелище получилось преотвратное: злобно выпучив глаза, он быстро размахивал короткими толстыми руками и брызгал слюной от возмущения. Вылив на бедную Анну весь запас накопившейся злобы, резко успокоился, обмяк, даже немножко сконфузился от несоразмеримой греху вспышки, и уже миролюбиво сказал: – Так то, голубушка, тяжело нам приходится, – а потом добавил деловито, – значит так, за испорченный рукав я у тебя вычитаю пятьдесят баксов – мой час стоит подороже твоего. А теперь показывай свою работу. И стал тщательно изучать и замерять сделанный Анной заказ, при этом молчал и тяжело сопел – похоже, у него были проблемы с давлением. Анна тоже молчала, ошарашенная его поведением. Гарик потянулся за чековой книжкой, выписал ей двадцать долларов, протянул, не глядя ей в глаза, и повернулся к вешалке за следующей порцией подготовленной для Анны работы. Анна взяла чек, положила в карман, хотя ей до дрожи в руках хотелось скомкать его и бросить в жирного Гарика, и ровным голосом произнесла: – Я сегодня не возьму заказ – у меня накопилось много дел по дому, приеду через пару дней, когда разгребу, – и повернулась к двери, больше не в состоянии смотреть на его повеселевшую физиономию. Гарик совсем миролюбиво прокричал вслед: – Конечно, отдохни немножко, я разве против. Только не пропадай…

Анна ехала в троллейбусе, с трудом сдерживая слезы и знала, что она уже никогда не вернется в мастерскую. Злобный отвратительный крик взбесившегося Гарика, его выпученные в ненависти глаза, его незаслуженные по тяжести обвинения, и вдобавок – унизительный чек за много часов кропотливой работы – теперь даже в условиях голодной смерти она не согласилась бы снова увидеть его самодовольную рожу.

В тот вечер Анна, уже справившись с обидой, рассказала Андрею о случившемся. Андрей посочувствовал ей, но как-то вяло. Но, видя, что Анна немножко удивлена его реакцией, пояснил: – Я давно знал, что такое – твой Гарик. Потому и не удивлен. Ты ведь знаешь, у Бориса тоже все русские, вернее, бывшие советские в компании. И я уже порядком насмотрелся на подобные вспышки у главного. Ко всем без разбора, особенно к таким бесправным, как я. Перед американцами лебезят, а своего можно за чепуху втоптать в грязь – ни за что, просто по плохому настроению. Выльет ушат грязи, а потом «андрюха», «серега» – как ни в чем ни бывало. И еще считают, что в американских компания все напряженные и друг друга не любят, а у нас, мол, душевные дружеские отношения… Не расстраивайся, я давно хотел, чтобы ты бросила свое шитье: ну какая из тебя портниха – сидишь все дни за работой, переживаешъ, да, вдобавок, любезный Гарик способен тебя так унизить. «Пусть пироги печет пирожник, а сапоги чинит сапожник». Анна невесело продолжила: «А мы, гордые, будем ждатъ у моря погоды…».