Ирина Атнаева - Календарь с картинками. Повесть о русской Америке

И как она оказалась права. Бабка, представившись Идой Борисовной, попортила ей крови, пусть и косвенно. И не только ей одной. Бедные – бедные стюардессы, кто привык на таких рейсах слегка надменно относиться к соотечественникам – они забегали перед вредной бабкой, с трудом скрывая злость и раздражение.

Как самой Анне не было неприятно сидеть рядом с самодуркой, чем-то похожей на жабу из детской книжки, но порой было занятно смотреть, как та ловко вертит экипажем. Ну, вылитая щедринская барыня со своими дворовыми. Нажимает кнопку над головой, подбегает стюардесса с дежурной улыбкой, и начинается: «Вы знаете, милая, тут дует непереносимо, сделайте что-нибудь, ну дайте хотя бы одеяло», через несколько минут: «Заберите одеяло, стало очень жарко и душно»; потом: «Принесите мне, пожалуйста, минералки», следующее: «Я просила минералки, а вы мне принесли воду, принесите минералки», «Нет, эта сладкая, я хочу простую, без сахара», «Мне что-то опять холодно, принесите одеяло», – и так бесконечно, с перерывами на сон. В это время весь самолет старался не шуметь, чтобы не побеспокоить драгоценный сон Иды Борисовны.

Впрочем, иногда той, похоже, самой надоедало мучить бедных стюардесс, и она вполне дружелюбно заводила беседу с Анной – расспрашивала ее, но больше рассказывала о себе, о сыне, к которому она летела, о его успехах в новой стране, о его семье и т. д. В такие минуты Анна понимала, что бабка психически нормальный, довольно умный человек, а с персоналом Аэрофлота она просто «дурит» – то ли в отместку, что ей не дали провезти щенка, то ли просто от скуки – тринадцать часов довольно долгий перелет, особенно для эконом класса.

За всем этим бесконечным спектаклем Анна так и не смогла подготовить себя к встрече с Америкой и с Андреем. Раньше ей казалось, что за долгие неспешные часы в самолете она наконец-то успокоится и обдумает те важные думы, которые за суетой и тревогой предотъездных дней она гнала от себя, – думы на тему «прощание с родиной» и «здравствуй, новая жизнь». Она сознательно откладывала их на полет, чтобы уже ничто ее не отвлекало – ей хотелось не спеша привести в порядок, подвести фундамент под жизненно важный поступок – переезд в другую страну. Имеют ли они с Андреем право решать судьбу маленькой дочери: лишить ее бабушек и дедушек, родного языка, привычного менталитета и культуры. О будущем она не думала – ей казалось, что там, в Америке, все сразу будет чудесно, иначе и быть не могло. Ведь главная трудность – добраться до страны, и она преуспела в главном – через несколько часов они приземлятся в Калифорнии.

Но из-за скандальной соседки глубоких мыслей не получилось, все скомкалось и сложилось впечатление, что они просто долго сидят в самолете, летящем неважно куда. Единственное чудесное, что осталось в памяти – это ощущение сюрреализма, когда долгое время в иллюминаторах с одной стороны самолета было по дневному светло, а в окошках напротив наступила глубокая ночь.

В перерывах, когда Ида Борисовна наконец-то засыпала, оживала Соня, она начинала задавать Анне многочисленные вопросы: о тетях – стюардессах, об Америке, о папе – она соскучилась по нему и, похоже, сильно волновалась, так, что ни на минуту не заснула. Бабка ее с самого начала сильно испугала, поэтому она со строгим видом смотрела в окошко, хотя там ничего, кроме белесой туманности, не было видно, и поворачивалась к Анне в полоборота, стараясь не смотреть на злую некрасивую старуху.

Наконец самолет пошел на посадку, и Анна с Соней прилипли к иллюминатору: сначала за окошком стало белым-бело от облаков, а потом неожиданно ярко прорезалась синева океана, скоро она сменилась видом каких-то странных водоемов, почему-то часть из них отливала снежной белизной, потом – опять, совсем близко, волнистая синь океана, и скоро замелькали деревья, полоса воды побоку, и колеса самолета коснулись земли.

Анна принялась поспешно натягивать на Соню теплую курточку, на что Ида Борисовна со знанием дела сказала: «Да не кутайте вы ее». Анна почувствовала себя неловко, но потом вспомнила, что в Калифорнии должно быть тепло, так что кое-как запихнула ненужные теплые вещички в сумочку, и они встали между рядов, с волнением Колумба готовясь ступить на новую землю.

Их пригласили на выход и стюардесса вежливо сказала им: «Всего хорошего», и они вроде бы вышли из самолета, но вместо привычного трапа вдруг очутились в довольно узком коридоре, и Анна поняла, что нужно идти по нему вперед, не останавливаясь – сзади них шли уже другие пассажиры. Она крепко схватила Соню за руку и уверенно пошла вперед, как будто она всю жизнь пользовалась при выходе из самолета только таким путем.

Дальше память сохранила только рваные яркие куски, как вспышки на фоне черной ленты давно отснятого фильма. Вот Соня вдруг тоненько завизжала, Анна обернулась на нее и увидела, что та смотрит наверх, а там, за стеклом, на втором этаже стоит Андрей и машет им рукой и строит смешные рожицы. Потом Анна помнит себя в обьятиях мужа, помнит состояние вдруг нахлынувшей слабости, как от внезапно вспыхнущего в памяти родного запаха у нее внутри что-то оборвалась и закружилась голова. Но Соня тянула Андрея, и он разжал обьятия, повернулся к дочке и, смеясь, подхватил ее на руки. Потом они ехали втроем на машине по странной дороге в несколько рядов, и было ощущение автогонок на стадионе – все машины ехали на одинаково быстрой скорости и как бы привязанные друг к другу невидимыми веревочками. Потом вдруг сбоку от дороги на фоне лилового заката появились стильные высокие здания необычной формы – Анна не удивилась бы, если в тот момент Андрей сказал бы ей, что они на другой планете – так все было непохоже на мрачную холодную Россию.

Дальше пошли разноцветные, похожие на игрушечные одно-двухэтажные домики среди щедрой зелени, что немножко напоминало их дачу в разгар лета, только дома были большие и ухоженные, с дорогами и красивыми машинами, так, что все казалось увеличенным макетом нереальной жизни. «Ведь уже ноябрь», удивилась про себя Анна: «Так не должно быть».

Но, сюрпризы самого удивительного в жизни дня еще не закончились… Они остановились около одного из домов: – Вот и приехали, – сказал Андрей, – только постарайся ничему не удивляться.

Хорошо, что он предупредил. Они зашли в дверь и от порога на них дохнуло спертым воздухом, залаяла собака и задребежжал мужской голос: «Shut up, Декси».

Они прошли в большую комнату с буфетом и овальным столом. Бардак в комнате был необычайный: громозкий буфет как будто специально припорошили слоем пыли, стекла лоснились от отпечатков пальцев, так, что не видно было, что там – за стеклом, по углам были «забыты» какие-то не принадлежащие этой комнате вещи, на грязном полу клочками лежала собачья шерсть. Однако стол был относительно чистый, похоже, что незадолго до их прихода с него смели все в углы комнаты.