Валериу Реницэ - XXI-я хромосома. Роман-притча

– Тётушка, это неправильно! Я пришёл в гости к Учителю, а не к вам!

– А я тебе говорю, хватит, – угрюмо поучает гречанка бывалого солдата… – Я ему сегодня готовлю, значит, я тут хозяйка!

В таких случаях я развожу руками, осознавая гуляющую по моему лицу глуповатую улыбку.

– Мы выживаем… – открыл мне как-то Однорукий свою философию бытия, сидя на пыльном подвальном табурете.

Школу жизни он начал в пехотной учебке, в которой его готовили к Афгану. Потом – ТуркВО, часть 40-й армии, где старослужащие доводили салабонов до самоубийства. Перед дембелями трепетали, как евреи перед фараоном. За невыполнение любой прихоти получали гирей по грудной клетке через гладильную доску, лазили от боли по стенам от ударов тока «пташки», динамо-машины коричневого полевого телефона, ручку которого крутил по приказу дембелей твой лучший боевой товарищ.

Пьяное одиночество сокращает расстояние до Небесной матрицы. Кайф, как и покой, сжимает пространство и время… События прошлого, настоящего и будущего складываются в оригинальную конфигурацию по законам гармонии, которую на второй день и не вспомнить. Синий раствор озёр идеального слайда, видимый с высоты Родны, перетекает в прозрачную колбу моей мечты о великом футбольном клубе. В пространном огненном сосуде зарождается невероятная картина райской красоты и адской глубины… Возникает что-то вроде сценического помоста с ракурсом на три стороны света. На сцене зелёного плюшевого стадиона танцует языческая маска, смахивающая на Цыпу. Чёрная Настоятельница молится на экран, который превращается в огромное стадионное табло, похожее на карту Таро. Это карта Отшельника. На нём остывший таймер и нулевой счёт. И в это мгновение на меня, кажется, находит прозрение. Винный бриз направляет паруса мысли в желанную гавань. Недостающие детали дорисовываются по эзотерическим предписаниям. Роняя голову на рабочий стол, я успеваю подобраться к истине.

Откуда-то издалека, с вершины горы, я слышу, будто через наушники, певучий голос, который доступными английскими словами рассказывает быль о перипетиях пастуха. Я вижу глазами Цыпы сон возможного невозможного. Ещё один переворот с головы на ноги…

Кто-то унылым, менторским слогом комментирует: «Вы не можете изменить сценарий жизни, но способны выбрать другой! Если вы чего-то сильно хотите, оно непременно появится в вашей жизни…» Прежде чем впасть в полное беспамятство, я наблюдаю себя посреди бурной постельной сцены. На белёсом страстном пути от гладкого колена к круглому бедру я обнаруживаю знакомую, дорогую сердцу родинку и осознаю: «Катя!»

Из вибрирующей на фоне библиотечных полок чёрной мембраны колонок рок-группа «Иглс» рассказывает историю утомлённого путешественника, попавшего в ловушку кошмарного «Отеля Калифорния». Возле полупустой и грязной трёхлитровой банки из-под козьего сыра в рыже-золотой от ночной лампы ауре сидит потерявшийся дня три назад котёнок. Ти-си с аппетитом лижет мою посиневшую от сыворотки руку с мелкими прилипшими к пальцам крошками сыра.

Рыцарь окинул взглядом коричневатые палатки, развернутые бастующими на рыже-зелёной лужайке, и с отвращением закрыл нос ладонью. Резкий, прохладный ветер нёс с городских очистных сооружений знакомый уже дурной запах. Он стоял на высоком пороге Президентского дворца, и, ощупав карман пиджака, понял, что забыл в ящике бюро ингалятор. «Без лифта вернуться будет быстрее», – решил он и взялся обеими руками за огромную дверную ручку, как за длинную полутёрку.

На улице Рыцарь заметил, что снесённый ветром транспарант подняли и устанавливают. Высокая, тяжёлая входная дверь медленно закрывалась за ним, в тёмную щель улыбалось лицо сотрудника безопасности. Два монаха со странными сплющенными головными уборами фиолетового цвета пытались упереть плакат во временные ограждения, расставленные на чёрном граните последней лестничной клетки. Перед палатками на холодном брезенте лежали женщины из группы поддержки мирян, одетые, как на религиозные праздники, в тёмные, грубые жакетки и цветастые косынки. Они отдыхали с подложенными под голову руками, как крестьянки в поле. На белом полотне кто-то неловкой рукой, а может, специально, кривыми красными буквами написал: «Мы за дискриминацию зла!» Как знаток словесности, он оценил мысль и формулировку лозунга. Возле большой палатки в центре разбитого лагеря, встал человек довольно молодых лет с редкой рыжей бородкой, в подряснике непонятного цвета с мятыми полами, и крикнул в его направлении: «Эй, избранник! Когда к нам выйдет Президент?! Вы нас за людей считаете вообще?!» Рыцарь хотел было что-то сказать о порядке обращения к официальным лицам или о здравом смысле, но дёрнул плечом и зашагал к машине.

«Лендкрузер» надёжно спрятал его от любопытных взглядов и от противного запаха, который уже год безнадёжно мучил столицу вопреки обещаниям городского главы. Рыцарь широко открыл рот, пшикнул два раза бромидом и завёл машину. Не дело спичрайтера вести переговоры с протестующими… Однако же спесивый советник по религии и культуре избегал открытого общения с бунтующими попами. У Президента были свои обязательства перед бывшей советской политической элитой, и поэтому он держал в штате немало чиновников старой школы, которым давным-давно пора было на пенсию. Формально это объяснялось необходимым в коллективе сплавом молодости и опыта. Уже неделя как на подписи в Президентуре лежал принятый Парламентом «Закон о недискриминации», который утверждал европейские права представителей сообщества секс-меньшинств – ЛГБТ. Возможное подписание указа оценивалась консервативной прессой как начало решительного наступления содомитов на православную церковь. После месяца осады Парламента воины, как называли себя члены религиозной организации «Святой Георгий», дислоцировали свой лагерь у стен Президентского дворца. Декларация Синода была грозной и обещала отлучить от церкви всех депутатов и высших чиновников, причастных к принятию закона. Однако же после, того как Парламент принял закон в третьем чтении, из Митрополии не было ни слуху ни духу.

– «Святой Георгий» не подчиняется Митрополиту, – устало сказал Президент, когда они набрасывали план действий.

С золотистого полотна иконы, похожей, скорее всего, на картину и покрывающей почти всю заднюю стену огромного президентского кабинета, охватывал своим высоким взором всяк входящего Великий Князь, частый вдохновитель выступлений главы государства.

В бытность своего царствования на приёмах добрый правитель рубил, что называется, сплеча дерзких бояр, а во время своих рабочих визитов на места насиловал смазливых крестьянок. Хотя Князь был не из робкого десятка, его первым помощником в управлении страной была не столько восхвалённая летописцами храбрость, сколько замолчанное историей плутовство. Два раза он вставал на колени перед главным шатром турецкой армии. Однако голова низко склонялась перед мусульманами с потаённой мыслью – ударить в спину в подходящий момент и сохранить власть. Президент пытался подражать Великому Князю в отношениях с великими державами. Военную хитрость и политический блеф часто путают с человеческой подлостью. Учебники истории не уделяли достойного внимания этой выдающейся черте великого предка.