Ирина Кир - Графини Вишенки

– Я все понимаю, – удивлялась молоденькая русичка. Она не проработала года и многого из происходящего в школе еще не знала, – но почерки?

– Почерки для них не проблема, – хором отвечали «опытные» педагоги.

– Кто бы мог подумать? – произнесла учительница математики младших классов. – Как, оказывается, от перемены слагаемых может измениться сумма…

На следующий день Капитошка попросила Павла Степановича зайти к ней в кабинет.

– Павел Степанович, – завуч тяжело вздохнула, и по Евразии прошлась волна землетрясений, – я вчера не стала вам говорить. Не хотела расстраивать… но снова звонили генетики. Просят разрешения поработать с девочками. Сами же видите – случай уникальный.

– Нет! – Донкихот вскочил со своего места. – Нет! Нет! Нет! И еще раз НЕТ! Никаких врачей! Никаких генетиков! – И рассек ладонью воздух. – Исследовать они их собрались! Близнецы мои что? Подопытные кролики?! Лучше бы у матери их в свое время болезнь выявили! Тогда Светочка моя была бы жива!

– Да, да, конечно, – ответила Капитолина Евгеньевна и опустила глаза. – Да, да…

…Да уж, – произнесла она уже самой себе, закрывая за Санчесом дверь. Свету Санчес Капитолина знала очень хорошо – была ее классной руководительницей в свое время. Умная, одаренная, разносторонне развитая девочка отличалась своенравием и граничащим с безрассудством упрямством – если Света принимала решение, то никакая в мире сила не могла его отменить. Даже собственная смерть.

«Трудно быть богом, а гением легко!» – шутил Михаил Вишнев, и еще вопрос, к кому из двух названных категорий он себя причислял. Одно не вызывало сомнений – везунчик. Именно так называли таких, как Миша. Если бы не выдающиеся способности в математике, с такой внешностью прямая дорога в артисты. Его действительно останавливали на улице, приходили в школу, но мать, в прошлом актриса, быстро объяснила сыну все исподнее Мельпомены 1 1 Мельпомена – в греческой мифологии муза трагедии. , и мальчик быстро сообразил, что с цифрами оно надежнее.

Родственники в Москве, пожилая бездетная пара, обнаружились года три спустя после войны, и Маргарита Андреевна с сыном начиная с пятьдесят третьего регулярно проводили на их даче в Долгопрудном месяц школьных каникул, делая время от времени набеги в столицу. С переездом не торопились, но, когда встал вопрос, в каком вузе приложить Мишенькин ум, решение однозначно сложилось в пользу Москвы. Таким образом, за два года до окончания Мишей школы Вишневы покинули родную Юрмалу и переселились в Первопрестольную.

Его сверстники пыжились и торопились: зацепиться за столицу, сделать карьеру, что-то достать, куда-то попасть, обзавестись женой, детьми, полезными знакомствами, любовницами в конце концов, но Михаила вся эта суета совершенно не касалась. У него все имелось. Карьера в кармане чуть ли не со второго курса института – только успевай работы писать, защищать их да речи для симпозиумов референтам передавать. Хорошая зарплата, машина, дачный участок и прочие блага соцреализма: спецзаказы, путевки на юга , билеты на концерты – то, о чем другие только мечтают. Однако и в его бочке меда не обошлось без ложки дегтя – работы Михаила регулярно переводились на иностранные языки, его желали видеть на зарубежных симпозиумах, но на Вишневе стоял штамп «невыездной». За «черную метку» молодой ученый регулярно говорил особое, выразительное «спасибо» папеньке, некоему Нилу Алексеевичу Вишневу, которого в глаза не видел. Миша родился в августе сорок первого года в небольшом частном особнячке Рижского взморья (так тогда называлась Юрмала). Стоило немцам появиться в Латвии – Нил вместе с прежними убеждениями, позволившими ему прекрасно устроиться при советской власти, предал жену и новорожденного сына. К политике и карательным операциям Вишнев-старший отношения не имел. Его стезей, как и при прежних властях, так и при новых господах, была радиосвязь. Из чего угодно мог собрать передатчик, легко ловил волну, пальцы у него считались «счастливыми»… имел кое-какие знания в дешифровке. Папашка, скорее всего, что-то такое расслышал или правильно интерпретировал – иначе зачем бежать из Риги под покровом ночи в конце июля 1944-го? Дальше его след терялся, но самого наличия Нила вполне хватало, чтобы отравить жизнь сыну.

Ну да леший с ними: с отцом и его заграницей, в которой он ведь где-то обретается, старый хрыч… В жизни столько прекрасного и интересного! Например, женщины. Нет, в категорию бабников Миша не попадал – просто пользовался время от времени тем, что само шло в руки, совершенно не растрачивая себя на ненужные переживания. Впрочем, на романтизм времени и так не оставалось – львиную часть съедала научная работа, а еще преподавательская деятельность, плавание и парусный спорт, вывезенный с Рижского взморья в новую гавань клязьминских берегов. Так что о женитьбе Михаил не помышлял.

Идею отметить Мишкин тридцать шестой день рождения в родном яхт-клубе «Спартак» подкинул Стас Говорко. Подхваченная на ура, что та яхта волнами, она на манер лодки сразу начала обрастать водорослями в виде различных «если»: а если не будет ветра, а если будет дождь, а если кого укачает, а если… но сама мысль – пожарить шашлыки и немного выпить во здравие юбиляра на берегах Клязьминского водохранилища пришлась всем по вкусу. А вот если не будет погоды, тогда можно собраться у Мишки на даче – она недалеко.

Погода не подвела, и гулянье шло полным ходом. Дождавшись удобного момента, когда именинник останется один, к нему как бы невзначай, проходя мимо, присела на раскинутый плед жена Стаса Лариса. В одной руке слегка подвыпившая женщина держала стакан, в другой яблоко.

– Ну что, Вишнев-Черешнев, отдыхаешь? – спросила Лара и с такой силой вонзилась зубами в яблоко, что Миша вздрогнул – как его укусила.

Их недолгий роман закончился несколько лет назад, а Лара до сих пор не могла принять отставки и отпустить Мишку. Сама виновата – возомнила о себе, в оборот решила взять, на святая святых – на свободу задумала покуситься и дружбу мужскую сломать. Наивная. Променять Стаса на какую-то бабу? Да ни за что! Подумаешь, спал с его женой. Мало ли кто с кем спит? А вот друзья – это другое дело.

– Отдыхаю, Ларусик, отдыхаю, дорогая. – Михаил снисходительно улыбнулся и отложил в сторону семиструнную гитару, на которой наигрывал любимого Высоцкого.

– А знаешь, Мишка, у меня для тебя созрел тост! – И Лара потянулась за стоявшей на Мишиной половине бутылкой красного.

Чтобы не давать жене друга лишний повод заявить на него свои права, коснувшись всем, чем только можно, его тела, Михаил остановил женщину, достал бутылку и наполнил стаканы: себе и Ларисе.