Валерия Дёмкина - Шторм Дельта

– Смотри, сколько. Всё судебка. Они разные немного. А вот атласы есть даже, – она показывает Лёше находки. Он не поднимает глаз от справочника по хирургическим узлам.

– Угу. Знать всё – маловато для этой тварной бабы. Она не поставит нормально, если ты пропустишь лекции. Я бы на твоем месте ходил. Это… Всё остальное ведь потом можно сделать как-нибудь.

– Ой, – она отмахивается и тут же вцепляется в следующий ноготь.

Я занимаю место разукрашенной уставшей женщины и вырастаю прямо перед Полей.

– Вот этот подходит, – я говорю, а сам боюсь своего голоса. Я похож на подземное эхо от звериного рычания. Голос вибрирует у меня в горле. Губы не двигаются. Куцым когтем я щёлкаю по экрану.

Поля приоткрыла рот, покосилась на Лёшу. Он увлечен книгой. Поля скачивает то, что я подсказал. Всю дорогу до конца она читает. Ногти больше не грызёт.

Мы выбрались на поверхность. Я бы подумал, что в другом городе, если б не те же красные усталые трамваи. Они клекотали в холодном туманном дыму, кружа по площади, и таращились вперёд старыми желтыми фонарями.

Я больше не трогал лампы и старался не попадаться Поле. В метро она посмотрела на меня, как голодный смотрит на полную тарелку еды. Я посерел между пассажирами и вышел на последней остановке. Хорошо, что я нашел своего человека. Но оказалось, что я пока плохо знаю, как помогать. Я точно способен на чудеса, но чтобы понять, на какие, нужно время.

В общежитии мне понравилось. Они вдвоем занимали маленькую комнату, обклеенную белыми обоями с парусниками. Мебель валилась сверху, еле держась за стены. Пасти казённых полок задыхались от книг. У окна желтели тумбочки. На одной в ряд стояли дезодорант, шампунь и мыльница. Уверен, за дверцей на нижней полке тоже порядок. Вторая тумбочка еле удерживала в себе предметы. Из открытой части торчали карандаши и тетради, сверху сдерживала беспорядок круглая пузатая коробка из-под печенья с набекрень надетой крышкой. Позади неё выстроились пузырьки с цветными жидкостями. На ручке висел початый столбик ватных дисков.

Они ужинали за письменным столом и смотрели «Терминатора». Когда Поля тянулась за вафельной трубочкой или шоколадной долькой, Лёша косился на неё.

– Ты бы лучше тренировалась вместо этих лекций.

– Я не для того время освобождаю.

– Хватит есть вафли!

Она нахмурилась и бросила сладкое обратно. Он молча съел свою шоколадку, она допила пустой чай и пересела на кровать с учебником. Я решил уйти и понял, что копчу макушкой дверной проём. Я вырос ещё!

Ночью я слушал стук стройки за окном. Через форточку с юга тянулись, как провода, тонкие нити, похожие на облепленные каплями паучьи кружева. Они висли на мне, и я их засасывал внутрь. Я растянулся, похолодел и вылетел на улицу. Я весь поместился в крыло и стал им. Потом я рассыпался на обгоревшие бумажные листы. Во мне звучали голоса. Один из них я помнил – это голос той крови, из которой я выкипел чёрным паром. Он звучал почти так же упрямо, как голос Лёши. От этого я собрался в ледяное облако. Меня то тянуло в стороны, то стискивало с боков. Я мог покрыть полнеба и пропустить сквозь себя свет фонарей, мог заковать себя в вороний полёт, чёрный и плотный. Голоса били меня изнутри, бодали, кусали.

Утро я распознал по тому, что меня втянуло обратно в окно общей кухни. Я отряхнулся от дождя, а потом проводил сонную Полину в университет.

Мы опоздали на занятие. Я винил себя, что не разобрался со светофорами, пока ехали в трамвае. На затылке от стыда выросли мелкие перья и поднялись дыбом, я почесал их новыми когтями. Они превратились в пальцы, как только я опустил руку.

Перед группой сидела молодая брюнетка, похожая на худую сову. Она сморгнула и повернулась к нам.

– Можно войти?

– Что вам вчера на лекции читали? – очернённые круглые глаза вызывали Лёшу.

– Раны.

– Какая кровоточит сильнее: резаная или рубленая?

– Резаная, – он выдохнул протяжно, как будто делал ей одолжение. Сова опустила плечи.

– Садитесь.

Мы занимаем места. Я сижу возле макета мертвеца на берегу нарисованной реки. Сова задаёт вопросы.

– Я вижу многие стали лекции пропускать. Учтите, чтобы получить зачет, нужно посетить минимум восемьдесят процентов. Вам понятно это?

Обсуждали смерть тех, кто задохнулся. Сова спросила Полю; она рассказала, чем отличается, когда человека задушили, от того, когда он повесился сам. Я весь покрываюсь перьями. И почему ей это интересно?

Из-под перьевых ресниц я неподвижно гляжу на строгую птицу, которую зовут Дарья Петровна. Перед ней раскрыты учебный журнал и записная книжка. Вдруг страницы выплёвывают собственные тени, и они раздуваются передо мной, как паруса. Там списки студентов, прошедших её жёсткий взгляд. Поля смотрит туда же, но видит только открытые страницы. Я ложусь на стол перед Полей.

– Лучше ходи на лекции. Делай там, что захочешь, но отмечайся. Она… – я вижу кулон на худой шее Дарьи Петровны. Золото, изумруд. Кольцо. Египетский иероглиф. Как в кабинете заведующего? Нет, я не видел… Декан? – Она может отчислить, даже если посетить их все.

– Хорошо.

Она впервые ответила мне. Её неровные, искусанные губы неподвижны. Она умела. Делала, как я. С меня осыпалось оперение и просочилось сквозь столешницу. Я остался голым, посыпанным холодной золой. Поля отвела глаза. Сова снова спросила её. И она так увлечённо зачастила, что будет при повешении с позвонками, сонной артерией, гортанью, какая останется полоса от петли, что пришлось останавливать её ответ. Сова не поставила ей отметку. Лёша заметил.

– Дарья Петровна, вы не…

– Вы опоздали. Скажите спасибо, что впустила.

Поля усмехнулась. Дарья Петровна закрыла записи, встала и попрощалась. Откинув назад зеркальные черные волосы, она четырежды продавила линолеум острыми каблуками и исчезла за дверью.

Я старался меньше попадаться ей на глаза. Поля и Лёша много ходили вместе, но на второй день знакомства я понял, что отрываю её. Она просила его дать ей почитать или порисовать, а сама часто отвлекалась и грелась об меня. Я просто раскрывал ладонь – и вспыхивал костёр, а она тянулась рукой и не обжигалась. Что-то тлело во мне и болело. Поэтому иногда я пропадал снаружи.

Я лежал на рельсах. Трамваи переезжали меня. Бесконечным салютом сыпал дождь. Колёса вырезали на шее и бедрах оранжевые следы, которые тут же погасали и наполнялись мокрой пылью. Люди торопились на остановку и увязали в грязи подо мной. Когда я думал про Лёшу, оранжевые трещины покрывали мои руки без помощи трамвая. Изнутри пробивалась пустыня, и огненные змеи душили меня. Я продолжал расти. До меня они жили вместе. Она его выбрала. Я должен помогать им? Трещин прибавилось. Я должен помогать ей.