Валерия Дёмкина - Шторм Дельта

© Валерия Дёмкина, 2017

ISBN 978-5-4485-2854-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я рождался долго. Меня тянуло из темноты. Вокруг проходили люди, кто-то ругался, дребезжали аплодисменты, стучал мяч. Гудела земля. Чьё-то сердце гремело рядом – большое, глупое, мужское сердце. Снова ругань, а над ней – восторженные крики. Сердце бросалось на рёбра так, что у его хозяина всё горело внутри от злости. Потом стук взорвался, и я отделился от этой крови и поплыл по течениям мимо трибун, трамваев, по широким улицам, к вокзалу, меня уносило к северу, вслед за грязным поездом, на глазах семафоров я рос, из плеча пробилось крыло, но я ещё не знал… Из меня выпадали искры, согревая рельсы. Вокруг закипел туман, мосты выгнули черные спины, ангел рассматривал город, чёрная река ждала подо льдом. Я не отразился ни в куполах, ни в крыльях львов, ни в холодных лужах на дне домов-колодцев. Меня несло по ветру, и дождевые февральские капли пробивали мои руки насквозь. Меня тянуло к человеку.

Я демон.

Сквозь чердачные балки я провалился вниз. Пустые скамьи выручили меня. Я спрятался в темноте. Трудно привыкнуть к прозрачности своего тела. Ниже ряды топорщились людскими головами. Чей-то голос падал по капле. Горел белый экран. На нем мелькали буквы. Кроме слов и схем часто попадались фотографии. Я пригляделся и пошёл угольными трещинами с головы до ног.

На фотографиях застыли мёртвые люди. Их тело покрывали дыры всех форм, размеров и глубины. Голос снизу пояснял, отчего в животе или голове появилась рана: от ножниц, кольев, лопат, фар, топоров, зубов, рогов, каблуков… Оставляя пепельные следы, я спустился и заглянул через плечо молодому человеку в нестиранном свитере. Он бросил ручку, положил голову на сложенные руки и слушал лектора с закрытыми глазами.

– Классификация ран: резаные, колотые, ушибленые…

Некоторые студенты сидели в халатах. Они записывали аккуратнее всего. Я знал, что человек, для которого я родился, рядом. Для начала надо было его найти. Я надеялся, что он не носит халата.

Я ходил между рядами. Никаких инструкций мне не давали. Я упал сюда и понял, что дальше лететь некуда. На крайней справа лестнице в восьмом ряду трещины на мне покраснели. Стало жарко. Девица с разглаженными волосами терзает жвачку, прикрыв глаза. Парень в круглых очках откидывается назад, открываясь для взгляда скромной соседки. Нет, нет.

Двое в середине сектора. Стриженый парень спит на крышке для письма. Недельная щетина на лице, старая толстовка, на голове капюшон. Джинсы, чем ниже, тем грязнее, и кроссовки, грязные сплошь. Рядом девочка в свитере, замотанная шарфом. Темные корни и выбеленные, как попало отросшие волосы. Она грызет ручку и щурится, то подаваясь вперед, то валясь на спинку. Вслушиваясь, она вытягивает влажные губы. Лектор отвлекается от описания краёв рубленых ран, и она вытаскивает из тетради вложенный лист. Высунув язык, она дописывает что-то, никак не связанное с темой. Строчки заполняются быстро. Вдруг она останавливается, закусывает неровную нижнюю губу и озирается. Её глаза останавливаются на мне. Она меня видит. Я чернею до пустоты. Мой человек.

Пока я пробирался к ней, она погладила по спине спящего, спрятала лист и принялась за лекцию.

– Колотые раны при незначительных наружных повреждениях характеризуются…

– Он просто как в учебнике объясняет. Я это читала уже.

– Мм?

– Не буду больше на лекции ходить.

– Отмечают. Придется. Зачет не поставят.

– Ой, ладно, поставят. Неинтересно он говорит. Про повешение было лучше. Сама буду учить.

– Я тебя предупредил. Что хочешь делай. Это… Всё, дай поспать.

Я наклонился над ней и положил голову на плечо. Маленькая серёжка клюнула меня в щёку. Моя девочка не отстранилась, закрыла глаза и сглотнула. Вместо того, чтобы писать, сцепила руки в замок. Я не торопился с ней заговаривать, потому что не хотел напугать её ещё больше. Мне показалось, что для человека, получившего демона, она держалась стойко.

– Почему бы тебе не ходить? Сиди читай свое, если тут неинтересно, – парень зевнул. – Хоть отметишься, баллы поставят.

– Лёш! Делать мне нечего, отмечаться… Отвечу зачет как положено. И будут баллы. У меня дело есть, а на него время нужно.

Она не переставала грызть ручку. Лёша вздохнул, спрятал в кофту ладони и снова задремал, приоткрыв пухлые губы.

Я прочитал с обложки тетради, что её зовут Полина. Поля. Она уже не записывала за лектором. Пригнули головы и спали многие студенты.

– Поль. А что за дело?

– Мне нужно книгу написать.

Он приподнял брови и усмехнулся.

– И всё? Делов-то. Ну и что. Я бы на лекции всё равно ходил.

– На это времени нужно много. У меня нет его. Что ты понимаешь!

– Я понимаю, что нам зачёт сдавать ненормальной нашей.

Поля прогрызла колпачок насквозь. Я переступил руками по спинкам сидений и растёкся рядом с Лёшей. Он не чувствовал меня. Я повел носом. От него пахло упрямством.

Когда зажгли свет, студенты на клочках бумаги ответили лектору на вопрос о кровотечении из ран. Худые служители кафедры, похожие на египетских жрецов, собирали листки по рядам. Поля затолкала тетрадь в рюкзак, Лёша потянулся и положил ручку в карман. Они спустились к доске объявлений и нашли страницу, где говорилось, что они должны сделать, чтобы сдать экзамен.

– Наверное, можно и пропускать. Четверку всё равно можно будет получить. Особенно, если ты так уж учить собралась.

– По судебке я хочу пять.

– Это прямо так важно?

– Это прямо мой любимый предмет.

– Так ты в судебную медицину идёшь?

– Нет. Просто интересно очень.

Лёша вскидывает брови, а она берет его за руку и бодро ведет к выходу. Мы выходим из-за колонн в туман, набитый мутными огнями фонарей. Людские молодые цепи разделяются и тихо бренчат: одна за забором, по улице, другая огибает здания клиник и подсобок, третья натягивается вдоль замерзшей речки. Длинноволосая девушка в синем пальто бросает хлеб вниз, на лёд. Оттуда ей крякают. По мокрому тротуару, огражденному полосой чёрного снега, мы выходим к стеклянным дверям, чем ближе, тем торопливее шаги прохожих. За дверями люди становятся в очередь, чтобы спуститься в тоннель.

Мне показалось, я вырос. Немного, но всё-таки смотрю поверх шапок, помпоны пока немного мешают. Двери гремят. Они скрывают от нас приближение холодного жестяного червя. Мы входим в вагон. Двери ударяются раз – это задраивается сам червь, и два – вестибюль отсекает нас, мы отправляемся.

Свободных мест нет. Я потянулся вверх и погасил одну лампу. Темнота тоннеля осаждала поезд, я помог ей совсем немного. Поля посмотрела. Я хотел, чтобы она привыкла. Она расставила ноги шире, чтобы не упасть, и грызла ноготь. Когда на экране телефона сеть заняла все ступеньки, Поля нажала «поиск». Пятнами повисли обложки суровых учебников: в основном однотонные, торжественные. Нет нужды иллюстрировать смерть. Два слова, черная обложка. Этого довольно.