Валерия Дёмкина - Шторм Дельта

Я вернулся, когда его не было. Поля лежала на верхнем ярусе старой кровати и читала книгу смертей с экрана компьютера, завернувшись в красный плед. Я сел с краю, она протянула руку и смахнула у меня со щеки пыль. Поля присмотрелась и улыбнулась. С меня сыпалось на кровать, на пол, я пачкал стены, зато открывалась обычная человеческая кожа. Почти до пояса я посветлел. Провел рукой по голове. Волосы! Щекотные человеческие волосы. Она улыбается, и я, но как я выгляжу – не могу понять. Зеркало не отразит меня. Лужа тоже. Я посмотрел Поле в глаза; там на серой эмали радужки дрожало моё отражение, маленькое, я только разобрал то, что знал и так: широкие белые плечи, растрепанная сбоку прическа и черные сажевые языки по животу. У меня внутри снова просыпаются голоса, кто-то ходит во мне из угла в угол, как по комнате, и ругается.

Поля наклоняет голову, тянется и проводит пальцем по брови. Мне режет глаз, волосы отрастают, закрывают обзор, и кожу стягивает, словно в комнате зажглось южное солнце. Всего меня обвязали шрамы, светлые и бурые. Она кого-то представила. Она делает из меня, кого хочет. Но всегда со мной тот голос, с которого я начался. Он делает меня больным.

– Я буду, кем хочешь.

– Да ты всегда одинаковый. Это всё, – она указала на шрамы, – неважно. Ты это ты и есть.

Я вернулся обратно к обычному телу, потом к обгорелой чешуе, и дал Поле руку. Она обняла меня. Плечо прорвалось огнём, он побежал вниз и через пальцы проник ей под кожу. Я зарычал.

– Стой, стой! Всё хорошо! Я так и хотела.

Мы сидели на кровати под закопчённым потолком. Я думал, что нахожусь между голосом живого человека, его жизнью, частью которой я был, с одной стороны, и желаниями Поли – с другой. Две силы меняют меня и ничего не знают друг о друге. Когда Лёша вернулся из душа, я живо вычистил потолок и одеяло и свернулся на кровати, как собака, свесив с краю ногу.

На выходных потеплело. С балкона я смотрел вниз на заваленные привезенным снегом мусорные баки. Машины с зубастым ковшами подгребали к стенам общежития порции бурого снега и растили по тротуару горные хребты. Целая армия воробьёв чирикала в зарослях колючих кустов, и ветки попеременно вздрагивали. Балконные двери раскрыты настежь. Занавеска у меня за спиной подвешена на ветру.

– Что делать будешь? – спросил Лёша.

– Писать.

– Это, ты бы сходила в зал лучше, жирок поджечь.

Я обернулся. Поля потянулась и сложила в рюкзак форму. Мне показалось, она слишком легко согласилась. Тарелка со сладостями стояла нетронутая.

Поля оделась по-весеннему. Последние выходные февраля. Она слушала музыку, я подстраивался и в такт блестел окнами домов или бросал под нужным углом солнечные искры в лужи. Трёхэтажный синий спорткомплекс сиял посреди мокрой пустоши.

– Я же не хочу туда идти, – сказала она изнутри себя. Вокруг текли нахохленными ручьями пешеходы и не слышали.

– А что хочешь?

Она стукнула по рюкзаку. По стенке шаркнула тетрадь, а на страницах подпрыгнули буквы и сахарным шорохом оцарапали бумагу.

– Там внизу кафетерий, – рычу я. – И стулья удобные.

За столами сидели мамы с шумными детьми. Мы нашли место в углу, куда доставал белый луч из окна. Поля открыла тетрадку.

– Возьмёшь пирожок?

– Нет. Только чай с лимоном.

За час она выпила две чашки. Я читал внимательно. Она писала роман. Там она рассказывала о человеке, молодом, красивом и знаменитом. В общем, он зарабатывал деньги тем, что был красив и силён, так я понял. Спортсмен. У меня в голове застучало. Голос прорвался издалека, скомандовал, закричал. Я тряхнул головой. Так вот она, Поля, в своей тетради украла у него и силу, и славу – подставила под полёт пули, и человек уснул на три дня крепким сном, от которого нет будильника. Мне стало больно, и вдруг разворот тетради превратился в зеркало. Я отвернулся.

– Что случилось?

– Там я.

Мне непонятно, как она не боялась. С волос моих осыпа́лась зола, как будто на голове потух костёр, правый висок тлел и мигал углями, глаз горел оранжевым изнутри. В остальном лицо оказалось очень человеческим. Второй глаз карий, серые густые ресницы, нос снизу чуть приплюснут, губы тонковатые и строгие. Мне не нравился мой подбородок, и очень нравились брови. Поля обернулась и сощурилась, но быстро погрустнела.

– Он не узнает, – сказал я.

– Я просто буду меньше есть. Наверное, и так похудею.

Я перечитал ещё раз, хоть голова моя выла и трещала от увиденного.

– Тебе нужно учиться. Здесь… – я вижу насквозь книги за соседними столами и прожигаю корешки. Человек в сумасшедшем доме умирает, но дает свободу другому. Семья уезжает с обжитых мест, потому что землю отбирают банки. Путешествует через весь Американский континент. Мужчина влюбляется в маленькую девочку. – Здесь можно кое-что поправить. Вот другие твои герои… Этот и этот. Дай им дело. А главный… Я… Он совсем не такой. Ему нужно больше плохих черт. Он хуже, чем ты пишешь.

– И как этому учиться?

– Я покажу тебе книги.

Вернувшись вечером, она приготовила ужин. Лёша с удовольствием съел макароны, подливу, запил чаем, заел пирожным. Поля от чая со сладким отказалась. Я чувствовал у себя в животе, как она голодна, как хочет сладостей. На выходе моя голова растворилась и снова собралась за проёмом. Какой же я высокий!

Я залез в лифтовую шахту и качался на тросах, как в гамаке. Мимо ползли коробки, набитые людьми. В основном девочки разных возрастов. Медицинский университет! Может, она поторопилась с выбором? Мужские голоса я слышал редко.

В понедельник наступила весна. Пошёл снег. Солнце взошло незамеченным за плотными рядами туч. Лёша уехал первым. Он не хотел ждать, пока Поля собиралась и причёсывалась. Мы опоздали.

Она стояла в проёме и пыталась уговорить Дарью Петровну.

– Вы свободны. У вас «н/б». Идите на отработки и сдавайте там пропуски свои. Сомневаюсь, что вы получите у меня зачёт. Всё, до свидания.

Я видел, как сосредоточенно Лёша повторяет параграф учебника. Он даже не поднял глаза. Только брови – немного. Поля плотно закрыла дверь.

У стойки она внимательно изучала график отработок и вытирала глаза. Вдруг она ударила пальцем в стекло, улыбаясь. Отработка значилась сегодня и завтра вечером. Мы ушли готовиться.

Поля кормила уток, бросая на лёд Карповки остатки пирожка. Утки прятались от ветра, прижимаясь к бетонным берегам. Только упавшие крошки выманивали их. Поля плотно сжимала зубы, вспоминая.

– Ты очень красивая, – сказал я сверху и повёл над ней крылом. У неё появились синие тени под глазами. Это собирался порох внутренней войны. Она кивнула, и мы пошли по берегу до красно-желтого кафе. Туман перешёл в дождь и закрыл телевышку на севере. В кафе она взяла кофе с молоком и достала толстую, чистую тетрадь. Видно, она писала и тогда, когда я улетал наружу один. Поля вывела на обложке: «Часть 3». Текст остановился через полчаса. Она просто опустила руки и светила в меня серыми глазами. В третьей части говорилось о мальчике, который попал в рабство. Его родные сами имели рабов и воевали. Он потерял всех. Один в чужой стране. Новый хозяин распознал в мальчике жажду любви и признания. Он, как заклинатель, каждым словом подводил раба к гладиаторскому делу. Я знал ход Полиной мысли. Я знал, что будет дальше. Что он вырастет сильным, красивым, знаменитым, а потом она снова бросит его в беду. Серые глаза вскипятили во мне красную лаву, и она выливалась из трещин, шипела на горячей коже.