Олжас Жанайдаров - В середине дождя. Роман

– Вот видишь.

Аня посмотрела на свою чашку. Сказала:

– Когда была маленькой, бегала к брату жаловаться на мальчиков, которые меня за косы дергали. Он встречал меня после школы, я показывала ему обидчика, и он проводил с тем разъяснительную беседу. Без рук, конечно. Но больше меня не трогали. Я же хвасталась перед подружками своим защитником.

Она вздохнула.

– Сейчас так не побегаешь. И вообще…

– Что?

– Да так.

Она смущенно улыбнулась.

– Тебе вообще интересно, что я рассказываю?

– Очень. Правда.

Мимо нашего столика прошла несколько парней в бело-голубых шарфиках на шеях. Один из них на весь зал крикнул: «Зенит» – чемпион!» Его возглас в кофейне встретили одобрительным гулом. Аня объяснила:

– Сегодня «Зенит» играет. С «Динамо», по-моему. Но в Москве.

– Болеешь?

Аня кивнула. Взяла с блюдца вишенку и отправила себе в рот.

– Слежу понемногу. Живя в Питере, невозможно не увлечься футболом. Прошедший матч «Зенита» обсуждают и дети, и старушки-пенсионерки. А что творится в городе, когда «Зенит» играет домашний матч – настоящая футбольная лихорадка.

– На стадионе была? – спросил я.

– Ага. Раза три за сезон сходить удается.

Я посмотрел в окно. Там текла жизнь – беззаботная и легкая. Я ощущал необыкновенный уют. Тепло где-то внутри.

Аня ела вишенку. У нее были красивые тонкие пальцы. Я разглядел ее колечко – неброское, но изящное. По ободу надпись – «Спаси и сохрани».

В кофейне вновь зазвучала знакомая композиция. Очень знакомая. Но название я вспомнить не мог. Подсказала Аня:

– Это песня «Don`t speak» группы No doubt. – Потом, помолчав, добавила. – Знаешь, у меня с ней связаны приятные воспоминания. Под эту песню я танцевала свой первый танец с мальчиком. На школьной дискотеке, в восьмом классе.

Мы уже допили кофе и доели торт. Но уходить пока не собирались. Время для нас будто остановилось.

– Я тогда жутко стеснялась, – рассказывала Аня. – На дискотеках бывала редко, опыта никакого. В общем, оправдывала звание закоренелой ботанши. Это потом, в классе десятом, я запала на танцы, и мне, например, нравилось…

– …«танцевать перед зеркалом, когда этого никто не видит», – вставил я.

– Да-да, – улыбнулась она. – И благодаря этому достигла немалых успехов. На последнем звонке я с одноклассником перед всей школой танцевала вальс. Это был мой звездный час.

– А я свой первый танец танцевал под песню «Wind of change». Ту самую, группы Scorpions. Это случилось не в школе, а в летнем лагере. Но тоже – страшно стеснялся.

Аня закивала головой:

– О, Scorpions. Еще один памятный мне ансамбль. – И затем тише, с едва заметным смущением. – Под Scorpions я в первый раз поцеловалась. Кстати, с тем же мальчиком, с которым танцевала вальс. Жутко при этом стесняясь.

– А я в первый раз поцеловался под прерывистый гул электродрели. Дело происходило на лестничной площадке.

Аня засмеялась.

– Что ж, это по-своему романтично, – сказала она.

– Ага. Теперь, когда я слышу звук электродрели, я вспоминаю свой первый поцелуй.

– Хорошо, что не наоборот.

Мы вместе улыбнулись и замолчали. А затем Аня сказала:

– Интересно… Мы с тобой все больше говорим о прошлом. В письмах получалось точно так же. Кажется, это свойственно нам обоим – предаваться воспоминаниям.

*

После того как мы вышли из кафе, Аня предложила пойти в сторону церкви Спаса на Крови. Я не возражал.

– Если у тебя есть какие-либо пожелания, то говори. Мы пойдем туда, куда ты захочешь, – сказала она.

– Я доверяю тебе и твоему вкусу, – сказал я.

Мы неспешно шли по улице, поглядывая на воду канала. После шумного проспекта и кафе здесь было непривычно спокойно и тихо. Ветер еле чувствовался. Солнечные лучи просвечивали строительную пыль, которой был усыпаны закоулки, выходящие к каналу.

– Готовимся к юбилею. Сплошные реконструкции и реставрации, – сказала Аня. – А сейчас мы находимся в «Золотом треугольнике». Так называется территория между Большой Невой, Невским проспектом и Фонтанкой. В ее пределах собраны почти все значимые достопримечательности города.

Аня рассказала мне про площадь Искусств и Михайловский дворец, про Русский музей, Инженерный замок и Летний сад.

– Жаль, что времени у нас немного, – сказала она. – Сводила бы тебя во все эти места.

– Значит, есть повод приехать в этот город еще раз, – сказал я.

Аня улыбнулась и заправила спадавшую на щеку прядь волос за ухо. Ее второй любимый жест.

Мы подошли к церкви Спаса на Крови. Справа тянулась узорная решетка – сквозь нее виднелся Михайловский сад. Мы обошли храм и оказались у моста. Остановились, решая, заходить ли нам в церковь или идти дальше.

– Чем-то похож на наш храм Василия Блаженного, – заметил я.

– Да, это многие отмечают. Я, правда, видела ваш храм только на открытках.

У входа толпилась очередь. Много иностранцев – некоторые из них держали в руках курточки и вытирали пот со лба. Было довольно жарко, а они, видимо, просчитались с погодой. Русских холодов в Питере не было.

Очередь продвигалась медленно – и мы с Аней решили идти дальше, по направлению к Марсовому полю. Иногда мы шли молча. Шли рядом, порой невольно соприкасаясь локтями. Но нас не стесняло ни молчание, ни случайные касания. Переходя Мойку, я взглянул на часы – в первый раз за все время нашей с Аней встречи. Взглянул и тут же забыл о часах вновь.

На Марсовом поле было ярко, светло. Воздух дрожал в солнечном мареве. Рядом с мемориалом, у вечного огня, сгрудились ребята в рваных джинсах. Казалось, они медитируют. Кто-то, с выбритым затылком, угощал корешей портвейном. Личности схожего вида наблюдались по всему полю – то тут, то там.

– Панки, анархисты, – объяснила Аня. – У нас здесь разный народ собирается.

Впереди виднелась Суворовская площадь. Аня показала рукой вправо.

– Вон там, за Лебяжьим каналом – Летний сад, – сказала она. И затем, чуть тише, но с чувством, – «В грозных айсбергах Марсово поле, И Лебяжья лежит в хрусталях… Чья с моею сравняется доля, Если в сердце веселье и страх».

– Это кто? – спросил я.

– Ахматова. Мой любимый поэт. «Не поэтесса!» – как она сама говорила. Вот кто любил свой город по-настоящему.

– У тебя с ней много общего.

– Это слишком лестное для меня сравнение, – Аня поправила прядь волос.

– И ты тоже пишешь стихи. Хотя так ни одного и не показала.

Аня покачала головой.

– Это не стихи… Так, баловство. Графомания.

За памятником Суворову возвышалось большое красивое здание – местная Академия культуры. Мы прошли левее Мраморного дворца и вышли на Миллионную улицу. С открытого солнечного пустыря – в худой тенистый проход. Я понял, что это свойственно атмосфере Питера – когда шум чередуется с оглушающей тишиной.