Анна Овчинникова - Век героев

Бандит с ругательством выдернул меч из спины сумасшедшей девчонки и злобно уставился на щербатый клинок: теперь придется полдня заглаживать зазубрину, оставленную на мече хребтом этой бешеной суки! Убийца плюнул на слабо дергающееся тело, но наносить второй удар не стал, пожалев и без того попорченное оружие; вложил меч в ножны, поднял с земли медную фиалу, которую обронили его дружки, и зашагал прочь.

Он не оглядывался и не увидел, как мальчишка выбрался из-под тела убитой матери и затеребил ее за плечо, широко разевая рот в беззвучном горестном крике. Закричать вслух Иолай так и не смог, лег в пыль рядом с Хлоей, с тихим щенячьим прискуливанием засунул голову ей под мышку и затих…

Изменившийся ветер погнал огонь на север, впереди огня топали тяжело нагруженные добычей мулы, подгоняемые древками копий. Больше в деревне нечего было взять, пора было спасать то, что удалось найти в домах здешних нищих землекопателей!

Никто из оставшихся в живых обитателей деревни так и не узнал, откуда взялась эта банда в Долине Лани и куда она потом исчезла. Да и думали уцелевшие крестьяне не об этом, а о том, как им выжить на обугленных развалинах своих домов, среди сгоревших на корню посевов и перерезанного скота.

Из пятидесяти домов огонь пощадил лишь тринадцать, и погребальных жертв едва хватило на шестнадцать мужчин, двадцать три женщины и восемнадцать детей, отправившихся в один и тот же день в сумрачное царство Аида.

Но все-таки подземные боги получили положенные жертвы, и длинный ряд наспех слепленных глиняных гробов-ларнаков вытянулся вдоль сгоревшего частокола деревни.

Горький ветер осыпал пеплом медовые лепешки на груди у мертвецов: придется Церберу на сей раз удовольствоваться горькой подачкой вместо сладкой! И таким же горьким был многоголосый плач тех, кто бился о черную землю возле открытых гробов.

Плакал маленький Эврипил у гроба убитой матери, выла и грызла землю Электра, потерявшая мужа и троих детей, призывал страшные проклятья на головы убийц Гиерон, чьи семья погибла под развалинами сгоревшего дома, рыдал над младшим братом Филандор, повторяя, что если бы он взял с собой Фока на Сатиров Луг, малыш остался бы жив… Даже всегда сдержанный и хладнокровный Мелий рвал волосы и голосил о своем единственном сыне, вымоленном, выпрошенном пятнадцать лет назад у Зевса и отнятом теперь безжалостным Аресом!

Только внук убитого коретера Иолай не плакал.

Он стоял возле гроба матери и как будто плохо понимал, что происходит вокруг; за все время после гибели матери и деда он не сказал ни единого слова, и люди вокруг шептались, что мальчишка повредился в уме.

Время от времени Иолай наклонял голову, пытаясь лизнуть ранку у себя на груди, а потом снова молча смотрел на неподвижное спокойное лицо Хлои… И только когда одну за другой стали закрывать крышки ларнаков, он вдруг дернулся, осторожно снял с шеи матери роговой амулет и надел его на себя.

Это движение привлекло к нему внимание нового коретера деревни Фаланта.

– Надо будет отвести метанасту в Анакторий и обменять на пару свиней, – буркнул Фалант, мельком взглянув на мальчишку (тогда-то Иолай и услышал впервые презрительное словечко «метанаста»). – Не кормить же его сейчас, когда самим жрать нечего!

– Это я должен получить за него свиней! Я приносил погребальные жертвы за его мать! – живо отозвался младший брат Теллеаса Диктий, и Иолай метнулся взглядом от Фаланта к тому, кого он привык называть дядей. – Только кто же даст двух свиней за такого тщедушного раба?

– Да пусть дадут хоть одну, все равно ты ее не… – сердито начал было Фалант, но осекся, не договорив: Иолай сорвался с места и стрелой помчался прочь по сожженному полю.

– Куда?! – взревел новый коретер, швыряя вслед беглецу посох, прежде принадлежавший Теллеасу. – Стой! Эйя, верните его!

Несколько мальчишек бросились вдогонку, а Фалант стоял и бессильно ругался до тех пор, пока метанаста и его преследователи не скрылись за гребнем холма. Он выругался еще крепче, завидев на холме возвращающихся мальчишек: среди русых и черноволосых голов светловолосой головы он не увидел.

То, что смогла когда-то сделать его мать, сможет сделать и он!

Если она однажды сумела пробраться через эти горы, значит, и он через них пройдет!

Ну и что же, что он не знает, куда идти? Она этого тоже не знала!

И Иолай упорно продолжал двигаться на юг, то спускаясь с поднебесных круч, то карабкаясь в захватывающую дух высоту, то по уши увязая в снегу высокогорных перевалов – а грифы с надеждой парили над ним в ожидании скорой поживы… Но плоский амулет на груди грел его, как материнская ладонь, не давая обессиленно упасть в снег и сдаться: нет, он не останется здесь на радость хищным птицам!

Упрямство Иолая было сродни упрямству горных ручьев, пробивающих себе путь через камни, и в конце концов снег нехотя отпускал свою жертву. Странник скатывался в теплую долину, пестрящую медоносными цветами, и выгонял остатки холода из тела и души в азартной охоте за вкусными кузнечиками…

А потом снова пускался в путь через заснеженные горы, через ущелья с грозными отвесными стенами – жилище кабиров [11] Кабиры – демонические существа малоазийского происхождения, дети Гефеста и нимфы Кабиро. Они присутствовали при рождении Зевса и входили в окружение Великой матери Реи, были известны своей мудростью и нимф эхо – через леса, где до него не бывал ни один человек, через гудящие камнепадами перевалы…

В самой непроходимой путанице диких гор жили свирепые великаны-циклопы; Иолаю не раз приходилось прятаться в расселинах скал, пережидая, пока одноглазый великан не протопает мимо и его тяжкая поступь не стихнет вдали. Временами скалы содрогались от еще более тяжких ударов – это циклопы ковали молнии для громовержца Зевса, и перестук их гигантских молотов всегда предвещал большую грозу.

Иолай ждал беды, едва заслышав звонкий говор молотов одноглазых кузнецов, но все-таки каждый раз гроза обрушивалась на него с внезапностью лавины. Мутные потоки несли с гор мешанину из грязи и камней, ветер выл в расщелинах, словно сотня вырвавшихся из Аида эриний, молнии полосовали небо над вершинами, и Иолай, в полубеспамятстве распластавшись под холодными плетями дождя, уже не верил, что амулет на груди сможет спасти его от этого кошмара. Он не сомневался, что разгневанный Зевс мечет свои огненные стрелы именно в него, в жалкую букашку, осмелившуюся забраться так высоко в небо, почти к жилищам бессмертных богов!

Но эту букашку не так-то просто было испепелить.

Весенние дожди сменились летним зноем, горы Акарнании сменились горами Этолии, осталась позади широкая мутная река Ахелой, потянулись холмы Озолийской Локриды – а Иолай все еще был жив! Ни великаны-циклопы, ни молнии Зевса, ни дикие звери, ни камнепады не прикончили его, и голод его тоже не одолел.