Ольга Покровская - Полцарства

Ася расстроилась. Ничего там не будет хорошего! Много пива, до нутра пробирает грохот, бесчестно именуемый «музыкой», и у людей совсем не такие лица, какие нравятся ей. «Я не пойду!» – чуть было не сказала она, но взглянула на Лёшку, и сделалось жалко обжечь резким отказом его счастливые глаза и улыбку.

Когда через четверть часа вышли во двор, Илья Георгиевич в пальто и мохнатом шарфе, карауливший на балконе любопытные факты жизни, окликнул:

– Настюша, а вы куда?

– А мы к Паше в приют!

– Ну с Богом! Посмотрите, чтоб он там в куртке, а то ведь бегает раздетый! – вдогонку крикнул старик, и целый день потом местные сплетницы рассуждали между собой – с какого лиха Илья Георгиевич вздумал отдать Пашку в детдом – уж взрослый ведь парень, школу заканчивает, дотянул бы как-нибудь с дедом!

Едва успели дойти до бойлерной, а во двор уже вкатывался по Лёшкиному звонку гремящий стёклами «жигулёнок» Алмаза – недорогого и всегда готового к службе извозчика.

Собак грузили трудно. Марфушу Ася уговорила – та сама прыгнула на заднее сиденье и доверчиво подняла взгляд: всё так? А с Гурзуфом Лёшке пришлось пободаться.

– Ну, Алмазик, гони! – скомандовал он, когда погрузка была закончена. И трескучая колесница, плеснув по лужам, помчалась прочь из центра, в потаённый кармашек леса, где предстояло теперь поселиться двум замоскворецким собакам.

Ася обернулась с переднего сиденья и, поборов брезгливость, погладила обеспокоенную Марфушу. Её шерсть пахла шампунем городского дождя.

У трамвайных путей, разделяющих лесопарк на две половины, Алмаз был вознаграждён и отпущен. Ася и Лёшка взяли собак на поводки и пустынной аллей двинулись в глубину леса. Дорога похрустывала тонким льдом. Слушая этот звук, интимный и близкий, как шорох карандаша по бумаге, Ася поняла, что вокруг уже не грохочет. Город остался в другом измерении. Тишина паром отслоилась от влажного снега и заложила слух. Вокруг царила ни с чем не сравнимая светоносность ранней весны, когда пространство уже так напитано светом, что даже облачное небо сияет и режет взгляд.

В этом свете, влаге и шорохе, в белизне, расчерченной тенями в косую синюю клетку, и располагалось то небывалое место, о котором говорил Асе брат.

Возле мостика, как условились, позвонили Пашке и остановились ждать. Хозяин не спешил встречать гостей. Лёшка озирался по сторонам и, поддёргивая поводок рвущегося на волю Гурзуфа, ругал покойного дядю Мишу за «подарочек».

Ася в коротком сером пальто озябла, замёрзли колени, шея и подбородок – шарф цвета мимозы подевался куда-то, может, выронила в машине? Взойдя на мостик через канаву, отделявшую аллею от леса, она облокотилась о перила и подумала: а может, и не нужно было везти собак в эту сырость и тишину? Бегали бы себе по тёплому сытному городу сколько Бог пошлёт.

Вдруг что-то неуловимо сместилось в равновесии леса. Совсем рядом раздался голос снежного наста – шорох и треск, и в тот же миг, вынырнув словно из-под земли, к ним подошёл паренёк – невысокий, худенький, некрасивый. Одно утешение – серые глаза, отрадные на угловатом лице. Их оттенок вольно перетекал в серый лёд леса, во влагу и облачный свет. Несомненно, это был их сосед Пашка, но в то же время – совсем другой человек, незнакомый, никогда ещё не виденный Асей. Она растерялась. Здесь, в лесу, Пашка вполне мог бы сойти за духа природы, правда, несколько зачахшего в условиях города.

Он пришёл не один, в сопровождении старого жёлтого пса, деревянно, как пират на костыле, трусившего рядом с хозяином. Оглядел гостей и, кивнув: «Пошли!», развернулся в обратный путь.

Через несколько минут, пройдя по льдистой тропке в орешниковых кустах, они оказались на месте. Когда тропинка вынырнула на свет, перед ними открылся укутанный в заросли кустарника деревянный домишко со ржавым конусом крыши. Мелкие квадратики стёкол, как на старых дачных террасах, цвели тропическими травами изморози.

Пашка сделал жест: подождите! – и обратился к жёлтому псу:

– Джерик, иди домой! Скажи там, я скоро приду! – велел он и, проследив, как браво пёс переставляет негнущиеся лапы, направился к домику. – Джерик у нас вроде старейшины, – на ходу объяснил он гостям. – С ним вообще можно как с человеком – всё понимает. У него раньше был дом в подъезде, в закутке у консьержки. Он лет десять там ночевал. А потом дебилы какие-то въехали, выгнали его, избили ещё, чтоб не возвращался. Консьержка видела. А Джерик всё равно кроткий – никогда на человека не тявкнет!

Договорив, Пашка впервые за день взглянул на Асю – способна ли она к пониманию собачьей беды?

– У него артроз. На задней сустав совсем уже рассыпается, всё, – прибавил он и остановился возле дома, в маленьком дворике с лавкой и болтающейся между берёзами доской качелей. – Ну вот, а раньше тут был шахматный павильон. Играли в домино, в шахматы… Мы тут чай пьём, когда замёрзнем. А вон – спортбаза бывшая. – И кивнул на строение в осыпавшейся мозаике, защищавшее приют с правого фланга. – С той стороны – Танин ветпункт и школа. А с этой типа подсобка. Главное – есть водопровод и топят. Мы в холода туда собак заводим на ночь. А Джерик там всё время ночует, из-за суставов. Его вообще не надо запирать – он умный.

– Укромный уголок! Кто ж вас сюда пустил? – толкнув качели, спросил Лёшка.

Пашка неодобрительно глянул на взметнувшуюся доску.

– Ну… говорили, что здесь отходы всякие закопаны… токсичные. Типа гиблое место. Всё проверили – чисто, а у людей в голове всё равно пунктик. Да не бойтесь, ничего нет!

– А ты-то откуда знаешь? – хмыкнул Лёшка. – Ты что у нас, счетчик Гейгера?

Хозяин не удостоил его ответом. Он поднялся по хлипким ступенькам и, толкнув дверь в шахматный павильон, велел Гурзуфу и Марфуше войти. После кивнул и людям.

В домике пахло так же, как и на улице, – сырым лесным духом. Обстановка была необременительной – несколько составленных в ряд школьных парт, разномастные обшарпанные стулья, табурет с электрической плиткой и открытая полка с посудой.

Пашка молча наблюдал, как собаки обнюхивают помещение, а люди осматриваются.

– А где жильцы-то? – спросил Лёшка.

– На площадке. Ваших рано пока в коллектив. Пусть ко мне привыкнут.

Ася заметила: слегка нахмурив брови, Пашка глянул в окно, на закрытую туями площадку. Может быть, он волновался, как бы Гурзуф не вздумал отвоёвывать лидерство.

– Ну ладно! Это тебе виднее, – не стал спорить Лёшка. – Ну чего, мы, может, пойдём? Не будем мешать адаптации. Корм и всё такое – скажешь потом, сколько и чего. Привезём!

Пашка не отозвался. Молча он вышел за порог, поднял со ступеньки стопку мисок в засохшей каше и, мельком взглянув на Асю, обронил: