Лев Горфункель - Война, любовь и психология

Теперь они с мамой стали парой и много времени проводили вместе. Как потом отец признавался маме, «она вдохнула в него новую жизнь, новую энергию».

«Все студенты (и не только однокурсники) замечали, как Павлик изменился, когда мы стали друзьями (2—3 курсы), – блеск в глазах, улыбка, да еще такая красивая, разговорчивость, общительность (не сторонился, как раньше), подшучивание над некоторыми юношами-сокурсниками, ухоженный (я советовала и контролировала – рубашка, носки, носовые платки), пополнел (мы часто вместе обедали, он ради меня старался завтракать и ужинать), а на третьем курсе сшили ему новый костюм! И я, и все увидели, какой он красивый!

Для меня (и не только для меня!) он всегда был красивым мужчиной: высокий лоб, густые черные брови, красивые губы, крупный нос, густые, слегка волнистые волосы и – главное – карие, с постоянным блеском, проницательные, притягивающие глаза. Через них шла его сильная, даже гипнотическая, энергетика, завораживающая не только родных. А какая обворожительная улыбка, преображающая его излишне строгое, серьезное лицо, делающая его добрым, мягким, доступным.

Наша студенческая группа запомнилась как дружная, заботливая, особенно после 2-го курса, когда мы выделились как будущие психологи (это около тридцати человек), другие специализировались по философии, по логике. Группа была сильная (немало выдающихся личностей вышло из нее), «трехслойная»: участники прошедшей войны, ленинградцы и те, кто приехал из провинции. Последним было трудно, но было на кого равняться».

Вдохновленный новым этапом, отец, теперь уже вместе с мамой, продолжил учебу, еще более активно погружаясь в науку. В сорок седьмом году он едет в Сухуми, в обезьяний питомник, ставить психологические опыты. Никакие обстоятельства – ни инвалидность, ни разлука с любимой – не могли удержать его от научных исследований. Кроме исследований, отец также проводил в питомнике экскурсии — для заработка. Мама в это лето была у своих родителей в Гжатске.

Из письма отца: « Ну вот, наконец-то получил от тебя письмо! Анечка, писать особенно много не буду, т. к. не хочется писать то, что я тебе могу сказать через неделю. Могу тебе только сообщить, что я не могу остаться здесь из-за кое чего, о чем я тебе расскажу. И отъезд мой задерживается только лишь потому, что питомник не имеет сейчас денег. Я не уезжаю, пока они не расплатятся со мной (я должен получить с них 1040 руб.). Мой отъезд – вопрос нескольких дней. Так не терпится увидеть тебя: представляю тебя поздоровевшей и пополневшей. Смотри, не худей эти дни. До скорой встречи, друг! Павел».

«Кое-что», о котором упомянул отец в этом письме, сейчас показалось бы совершенно не значительным эпизодом: он поспорил со случайным посетителем питомника, утверждая, что в Абхазии «все любят деньги и все торгуют», а посетитель утверждал, что «деньги любят все, и не только в Абхазии, но и в Москве тоже и вообще везде, и тоже все торгуют». Такой, в общем, безобидный, на современный взгляд, разговор. Вскоре отца вызвали в какой-то местный партийный орган, где ему объяснили, что он, оказывается, «великодержавный шовинист», и стали обещать написать в университет. Судя по тому, как быстро узнали, студентом какого вуза он является, можно легко догадаться, кем был его собеседник в питомнике. Назревал скандал, который запросто мог закончиться отчислением. Мама просила отца принести извинения и стараться как-то загладить все это, но отец извинений приносить не собирался, говоря «пусть лучше отчисляют». Неизвестно, как бы сложилась его судьба в случае отчисления. Но мама сдаваться не собиралась, понимая, какое важное место в жизни отца занимает учеба и наука. Она продолжала его уговаривать, плакала и пускала в ход все другие средства воздействия на влюбленного и любимого. И отец сдался, принеся свою принципиальность в жертву любви. Представляю, как нелегко ему это далось.

19 августа 1947 г. между мной и одним из экскурсантов, сидевшим перед входом в питомник обезьян, произошел следующий разговор. Начало разговору, к которому я сначала не прислушивался, было положено Жилиной и Карима, работницами питомника. Они вели разговор о каких-то деньгах, и кто-то из них сказал, что здесь любят деньги. Экскурсант, сидевший рядом со мной, заметил, что именно, я уже не помню, но смысл был тот, что такие слова неправильные. Тогда я сказал этому экскурсанту, что в Абхазии все любят деньги, что здесь все торгуют. Экскурсант мне ответил, что любят деньги не только здесь, а и в Москве, и в Ленинграде и что торгуют не только здесь, что Москва – сплошной базар. Я очень горячо и грубо возразил ему, что Москва не базар; я сказал ему, что Сухуми – сплошной базар, где каждый торгует. И дальше я добавил, что если и торгуют в Москве, то от бедности, а здесь – из-за богатства, т. к. все имеют свои огороды и сады. На это экскурсант мне возразил, что и москвичи имеют тоже свои огороды. Я ответил ему, что москвичи могут собрать со своих огородов только то, что им самим хватит на зиму. В это время Жилина повела экскурсию в питомник, и экскурсант, с которым мы спорили, направляясь вслед за экскурсией, сказал мне: «Не бойтесь, я никуда не пойду наговаривать на вас». Я ответил ему, что я нисколько не боюсь, т. к. наговаривать на меня не из-за чего. Весь разговор проходил очень горячо, мы часто перебивали один другого, не слушая иногда то, что мы друг другу говорим

Я, как комсомолец, чрезвычайно жалею об этом глупом разговоре, многие слова которого были произнесены необдуманно, в горячке спора. Я прошу партийную организацию простить мне эту глупость, которой со мной никогда раньше не было и которой больше не будет.

Вообще, время было, как мы теперь знаем, непростое.

Из воспоминаний мамы: « У нас, студентов философского ф-та ЛГУ – будущих идеологов, смятение было чрезвычайным: убеждения получали трещины, мы не могли объяснить происходящее ни людям, ни себе. Лучших наших преподавателей увозил „черный ворон“, студенты тайно обменивались сомнениями и возмущениями, а наиболее смелые и прошедшие войну объединились в „эстетический кружок, где высказывали критическое отношение к Сталину и ко многому другому в стране“».

Отец тоже ходил в этот «эстетический кружок». Однажды, когда он собирался на очередное его заседание, мама попросила его пойти вместе с ней в «публичку» 4 4 Библиотека им. Салтыкова-Щедрина. , чтобы подготовиться к зачету. Отец все же собирался пойти на заседание кружка, но мама его очень просила, и он согласился – любовь опять выиграла! – и пошел с мамой готовиться к зачету, пропустив заседание кружка. В этот вечер, во время заседания, все члены кружка были арестованы и получили по десять лет. Многие так и не вернулись, погибли, а те, кто вернулись, были совершенно больными… Так что если есть выбор – всегда надо выбирать любовь!