Дмитрий Чугунов - Книга миниатюр

Он тогда пошёл на прогулку с дочкой. Она маленькая была, года три-четыре. Любознательная, как все дети, открытая. Смотрят малыши на мир вокруг ясными глазами и верят, что он хороший. А весна наступила, по дорогам ручьи бегут. Где ледок ещё лежит, где вода талая… Соорудили они вдвоём из бумаги белый кораблик. «А кто на нём поплывёт? Принц, да?» – спрашивает дочка. Верит, что папа всё знает и что уж точно поможет герою путь к принцессе найти. – «Конечно, принц!» – Спустили они корабль на воду, и побежал он стремительно куда-то вперёд, между льдистых берегов, мимо завалов из веточек и мокрых сигаретных пачек, через запруды и озерца с разноцветной переливчатой гладью… А они вслед за ним побежали вприпрыжку, за руки взявшись.

И вот добежали вместе с ручейком до большой дороги. Поток там уже большой, настоящая «волга» получается. Самое то – в дальние края за принцессами плыть. И уж хотел Пашка повернуться да к «верховьям» идти, как вдруг дочка его заволновалась и показывает: кораблик несёт прямиком под колёса большого грузовика. Почтовый, за посылками приехал, и как раз собирался заворачивать. Колёса так грозно надвигаются, а капитан бумажного кораблика задремал, наверное. Ему бы свернуть, в другой поток судёнышко направить, а он… Ещё несколько секунд и…

«Папа, а как же принц?» Дочка рукой машет, на кораблик показывает, а у самой слёзы на глаза наворачиваются. Он и растерялся. Не будешь же под колёса грузовика прыгать!

В общем, пока он думал, «ГАЗ» этот вдруг остановился. Кораблик принесло уже вплотную к нему. Белеет он у огромного колеса, трепещет на водной ряби и – ни взад, ни вперёд. Что тут делать? А машина стоит на месте.

– Совсем остановилась?

– Ты не поверишь, – сказал Пашка. – Я на водителя взгляд поднимаю, а он из кабины высовывается и мне показывает: лезь давай за вашим кораблём! Спасать-то надо его…

– А ты?

– Так и полез я туда. Достал, дяде-водителю мы потом радостно помахали и «спасибо» сказали.

– Остался принц в живых, значит!

– А как же иначе? И знаешь, вот такое вожденье я с тех пор называю для себя мастерским. А всё прочее – фигня…

– Ты уж извини, – шутливо сказал он мне, заглянув в гости, – я тут твою идею украл. Ты ведь разрешил тогда…

Наверное, у меня было очень изумлённое лицо. Зашёл человек, добрый мой сосед, в шахматы поиграть и вдруг рассказывает об украденной идее. Да не у кого-то, а у меня же. И что интересно – я и не помню никаких своих умных мыслей, озвученных в последнее время!

Он тоже удивился. Развернул принесённую с собой городскую газету и ткнул пальцем в маленькую заметку. Всё ещё недоумевая, я пробежал её глазами и только тогда вспомнил…

Он в последнее время поигрывал на спортивном тотализаторе. Появились букмекерские конторы, принимавшие ставки на футбольные матчи, на исход шахматных партий, на всё-всё-всё… Сосед выработал свою систему и, надо признать, имел некоторый успех. Доход был небольшим, потому что играл он осторожно. Соблазнившись его примером, я тоже пару раз сделал выверенные и решительные ставки по типу «экспресса», просадил относительно крупную сумму и на этом успокоился. Ему в этом не признавался. Самому смешно было, чего уж там…

А вот у него всё получалось. И он частенько вслух размышлял, куда можно потратить свои небольшие выигрыши. Однажды показал мне эту городскую газету: договорился с редактором о скрытой рекламе. Решил вести за счет спонсорских денег «спортивно-философскую» рубрику, где можно размышлять о футболе и о жизни, а между строчек вплетать рекомендации для игроков.

Заметки у него получались интересные. Ну и опять же – гонорар капал.

А потом пришёл ко мне и поделился печалью: идеи исчерпались. Просто рекомендации по ставкам делать – неинтересно, а что-то ещё сочинять – не получается. Вдруг внутренняя пустота образовалась. Словно бы что-то удерживает, мешает взять ручку и сесть за письменный стол. А я незадолго до этого вернулся с лыжной прогулки. И в тему рассказал ему о мимолётном впечатлении, об ощущении, которое вдруг поднялось во мне, когда проезжал мимо лесной опушки.

Зимой на полях аграрного университета накатывают лыжню, которая то бежит по краю этих необозримых белых пространств, то ныряет в овражки и перелески ботанического сада, раскинувшегося рядом. Там всё и случилось. Я миновал небольшое редколесье, выехал на открытое место, и прямо передо мной в воздух поднялась странная стая чёрных птиц. Никогда не страдал мистичностью мировосприятия, а тут вдруг подумалось: такая вот туча бесов нас и окружает! Странно, зловеще всё выглядело. Я один на лыжне, ровный зимний свет, белёсое небо – и эти хрипло кричавшие чёрные птицы. Бесы гордыни, бесы самомнения, хитроумия, превосходства над другими, бесы жадности… Взлетели с лыжни, покружились и сели на деревья. Еду мимо, а они внимательно смотрят сверху. И тишина…

Такая история, её он и вспомнил. Ну и хорошо. Всё равно ведь я её сам не использовал нигде. А он написал.

Кстати, это была его последняя заметка о ставках.

Лето, июнь, обеденное время, мы с бабушкой вдвоём за столом. Неторопливо едим, иногда переговариваемся о чём-нибудь. В плетёной корзинке лежит хлеб. Я смотрю на него и говорю:

– Вот ты представляешь: были времена, когда эти кусочки ценились на вес золота, а сейчас мы и не думаем о них, лежат – и хорошо.

Бабушка хорошо помнит эти «времена». Она родилась ещё до революции, о многом может порассказать. Она и рассказывает. Я жалею, что в таких случаях у меня никогда не оказывается диктофона под рукой. Ведь как без него передать все оттенки её историй?

Первый голод она пережила в двадцать первом. Одно из ярких детских воспоминаний: мама перемалывает жёлуди в муку.

– Вот из них и пекли хлеб. Добавляли отруби ещё и пекли. Хлеб получался тяжёлый такой, чёрный. Ну, какой был… А однажды к нам приехал мамин брат. Он с женой в деревне жил, недалеко от Борисоглебска. Там, конечно, посытнее жилось. И на прощанье мама ему целый каравай дала, она в этот день его выпекала. У нас их два лежало, один мы уже начали есть, а второй она ему в чистую тряпочку завернула и дала. Он взял, вышел из дому, за угол завернул и оглядывается – не смотрит ли кто. Мама хозяйством занялась, а я во дворе оказалась, он меня не заметил. Так вот мамин брат тряпочку развернул и хлеб этот… лошади своей скормил. Мне потом так горько стало: голодно ведь жили, не приведи господь! И ведь знал же, что у мамы трое маленьких на руках, не брал бы хлеб, а он его – лошади…

– Ты ей потом сказала?

– Нет, даже не знаю почему. Сама поплакала в уголочке, а ей ничего не говорила.

Ещё бабушка часто вспоминает войну. Хлеб только на золото меняли. У неё все украшения ушли барыгам, единственное, что осталось, – это фамильное кольцо от мамы. А все серёжки, перстеньки – разлетелись на рынках.