Игорь Курай - Японский ковчег

– А если они не согласятся?

– Русские не станут торговаться в такой момент. Они все отдадут за «элитарное» убежище. Ведь решение будут принимать те самые политики и олигархи, которые собираются в супербункере отсиживаться! Если мы договоримся с русскими и получим без единого выстрела колоссальные территории, это будет самый большой успех японской дипломатии за последние сто лет. А может быть, и за тысячу. Это будет наш величайший триумф: мой, ваш, правительства Коно, всего японского народа. Теперь вам ясно?

– Да, но если столкновение все-таки произойдет?

– Тогда будем считать, что сделка все равно заключается, но осуществление ее откладывается. Ненадолго. Япония еще сумеет когда-нибудь воспользоваться этим договором. Через одно или несколько поколений. Надо смотреть в будущее. А пока ваша задача – найти подходы к русским министрам, силовикам, парламентариям, магнатам, патриархам, их женам, любовницам и слугам – к тем, от кого все зависит в этой безумной стране. Вы так долго ее изучали, так много о ней писали и получили в ней такое признание, что лучше кандидатуры нам не найти.

Мы не можем выдвинуть наши условия напрямую, через дипломатические каналы. Это наверняка будет воспринято как афронт, в Думе и во всех властных органах начнется настоящая буря. Проект скорее всего попадет в прессу, и тогда мы будем иметь дело со всеми тупоголовыми русскими националистами, которых, разумеется, в бункере никто не ждет. А это чревато провалом. Вопрос должен быть решен келейно и полюбовно. Нам нужно тайное соглашение в духе пакта Молотова-Риббентропа, подписанное первыми лицами.

И открою вам еще один небольшой секрет, профессор. Мы давно держали вас про запас. Мы позаботились о вашем пиаре, мы через посольство номинировали вас на русские поощрительные премии, мы следили за тем, чтобы вы числились русским агентом на окормлении и регулярно снабжали их пустяковой информацией. Вы нужны были нам на черный день. Ну что ж, черный день наступил. Собирайтесь в Москву.

Владелец солнечноводского казино «Сенеж» и президент патронажного совета городского рынка Иннокентий Кудряшов по кличке Кудря притормозил свой старенький двухлетний Астон Мартин прямо перед открытой верандой бревенчатой трехэтажной избушки на курьих ножках, которая как раз стояла к лесу задом, а к нему передом. На первом этаже был гараж, но в хорошую погоду загонять туда бежевого красавца в 250 лошадиных сил не имело никакого смысла. Тем более, что здесь же, перед верандой, уже громоздился черный Хаммер с загадочным номером из трех первых букв алфавита – охотничья машина мэра города Ивана Степановича Грязнова.

Обряженный в камуфляж двухметровый Паша, водитель Хаммера и по совместительству личный бодигард городского головы, приветливо кивнул, показывая глазами в сторону дома.

– Здорово! – весело бросил Кудря, передавая Паше ключи. – Поставь в тенек. Что, растопили уже?

– А то! Зашли уж, парятся.

– Не понял: он что, с девками?

– Да не, один. Отдыхает. Девки недавно уехали.

– Ну, так-то лучше, – пробормотал под нос Кудря, поднимаясь наверх.

Весь второй этаж охотничьего домика был отдан под русскую баню с просторным предбанником, гостиную и кухню. При бане была еще кабинка с финской сауной для желающих. На третьем этаже находилось четыре спальни. Для прислуги был выгорожен чуланчик внизу, рядом с гаражом, оборудованный как купе в общем вагоне – с ярусами складных коек по стенам. Домик был недурен. Скромно, уютно и со вкусом. Во всяком случае, Кудре здесь нравилось – может быть, еще и потому, что сам строил, не для дяди, а исключительно для нужных людишек. Всесезонная, так сказать, здравница. Много славных дел было провернуто в этой избушке. Есть что вспомнить.

Он прошел через гостиную, уставленную дубовой мебелью в стиле Чиппендейл. Выписывали прямо из Англии – не самим же строгать. По стенам из светлой лиственницы висели охотничьи трофеи: рогатые головы лосей и оленей, ощерившиеся черепа двух волков и рыси. В углу, справа от камина, стояло улыбающееся чучело медведя. Все трофеи были, разумеется, закуплены по сходной цене у браконьеров и никакого отношения к подвигам Ивана Степановича или самого Кудри не имели.

На столе красовались остатки легкой трапезы: рыбные балыки, лоханка с черной икрой, расстегай, блюдо с недоеденными устрицами в растаявшем льду. Рядом с пустой тарой из-под «Белуги» стояла ополовиненная тяжелая бутыль розового шампанского Моэт-э-шандон. Две другие такие же валялись под столом.

Окинув взглядом поле сражения, Кудря с удовлетворением отметил, что девок, как планировалось, было две, и вся компания прилично надралась. Не останавливаясь, он проследовал в предбанник, сбросил майку, обнажив татуированные звезды на смуглых широких плечах, и, стараясь не потерять равновесие, стянул джинсы вместе с трусами. Забежав для порядка под душ, Иннокентий Кудряшов прихватил лежавшее на лавке полотенце и, нахлобучив войлочный колпак с надписью «Ух ты!», осторожно толкнул дверь в парную.

Сквозь клубящийся полумрак в тусклом свете замутненной лампочки на нижней полке виднелась белесая одутловатая фигура градоначальника, чем-то напоминающая крупный переспелый кабачок с длинными отростками. Мэр Солнечноводска в свои пятьдесят с небольшим смотрелся лет на десять старше: заплывшие жиром припухлые плечи и бока, покрытый редкой растительностью обвисший бюст и подпирающий его внушительный бочкообразный живот, который буквально лежал на коленях у Ивана Степановича, пока тот, расслабленно откинувшись, сидел на махровой подложке. Круглое побагровевшее лицо с высокими скулами и массивный череп с обширной проплешиной посередине, маслянисто лоснились в горячем тумане, создавая видимость эфирного нимба.

– Здоров, Степаныч! Расслабимся немного.

Кудря плеснул на раскаленные камни кваса из деревянного жбана, чтобы перебить все еще витавший в воздухе запах несвежей спермы, и молча залег на верхнюю полку.

Иван Степанович взял в правую руку лежавший рядом серповидный пластиковый скребок и стал с нажимом водить по левому боку сверху вниз. Ему недавно рассказали в одной приватной московской резиденции на Рублевке, что именно так некогда патриции счищали грязь и скверну мирскую в термах, обходясь без мыла, которого в Риме просто не было. Он предпочитал не думать о том, что таким же инструментом, вероятно, пользовался и презренный плебс.

– Как делишки, Кеша? – наконец прервал молчание мэр, переходя к правому боку. – Служивые наши не обижают? Если что, скажи.

– Не обижают, Степаныч, спасибо. Дельце у меня к тебе есть. Поможешь?

– Как всегда, Кеша, как всегда. Ежели к обоюдной пользе и выгоде.