Игорь Олен - Атта

Бегал он долго… А возвратясь к кострам, к тем двум стражникам, понял: бегал в кольце; недлинный прямой тоннель от кольца ведёт к залу. Макс зашагал туда, с пистолетом на взводе. Десять патронов. Скольких пристрелит, прежде чем сам падёт? Но вот в тощего он, конечно, пульнёт, в актёра!

В зале с посёлком он двинул к трону, в коем был старец, – был с фонарём в руках, не включённым, на счастье. Макс сыграл в игрище, пять веков назад в Касамарке давшее сотне с лишним испанцам шанс сломить инков и их армады. Около трона он задержался, чтобы воскликнуть:

– Я к вам от солнца!

Вслед за тем, выстрелив, прыгнул к старцу, взял фонарь и, включив, бросил яркий луч в лицо тощего в жёлтой робе актёра. Тот, вертясь, пятился, заслоняясь руками. Прочий люд замер.

– Я к вам от солнца, – кончил Макс, направляя луч в лучников, что, завыв, тут же рухнули. Макс вновь выстрелил. Лицедей в жёлтой робе юркнул за полог белого дома. Старец, которого била дрожь, сполз с трона; а зверовидный тип в красной робе, – видно, военный, – не шевелился. Сунув фонарь и кольт по карманам, Макс поднял старца и проводил его, чуть живого от страха, к белому дому.

Пол там был мраморный. В центре комнаты в золотой и обставленной звероптицами чаше жёлтые шарики лили свет. Близ был стол, чары, миски; в нише – лежанка в плюшевых пледах. Крышей был ситец или органза – ткань лёгкой выделки. Тощий тип в жёлтой робе с вышитым солнцем стыл, вжавшись в угол; после скользнул прочь.

Макс подвёл старца к нише с лежанкой; сам пробрёл к чаше и к звероптицам, литым из золота. А лучистые шарики были жёсткими. И холодными. На стене он заметил пару верёвок с многими нитями. Возвратившись к лежанке, сев ближе к старцу, начал показывать на различные вещи. Старец, почувствовав, чтó Макс хочет, стал называть их.

Вскоре Макс сдался; память упрямилась принимать слова, как и новые смыслы. Он объяснился: хочет пройтись.

По выходу, в свете зарева он заметил высокий, в копоти, плоский правильный потолок… Искусственный? обтесали пещеру? Макс двинул к площади в середине посёлка, где пробудился после истории, когда он встретил призрак в дальнем тоннеле и был придушен. Близ костра женщины колдовали над вертелом; дети бегали тихо, как в сновидении. Углядев его, все попрятались; площадь вмиг опустела. Макс стал у шкуры, тронул нож для скобления. Шкура толстая, под стать буйволу. У кишок, где кормились собаки, пачкали кровью ровный и серый пол исполинские лапы. Макс одну поднял. В путаной шерсти – веером когти, загнутые, огромные… Зашипев, вертел вспыхнул. Макс, бросив лапу, двинул к лачуге; перед оборванным ветхим пологом задержался, глянул поверх стены. Шкуры значили ложе да и являлись им; на стене, на подобье крюков – одежды; миски из глины были на плоском матовом камне; рядом – ребёнок плюс двое взрослых.

– Пламя! – звал Макс.

Молчание.

– Слушай! – вывел он громче.

Женщина вздрогнула, а мужчина пал ниц на шкуру. Макс, войдя, резко поднял хозяйку, что трепетала, ладя свалиться.

Он повторил:

– Огонь!

Индианка пришла в себя. Он толкнул её к выходу. Вид горелого мяса значил помимо слов, и она затрусила охая к пламени.

Макс присел у костра на камень – и примелькался. Взрослые, не валясь ниц, лишь обходили гостя по кругу; дети храбрились и приближались. Вызнав обзором, что, кроме ста лачуг, в зале есть дровяной склад и продуктовый да ещё нечто вроде уборной, Макс возвратился к белому дому, что был поодаль.

Знать насыщалась. Сидя за столиком у лежанки, старец ел мясо c золота чаши. Тощий тип в жёлтой робе с вышитым солнцем и зверовидный тип в красной робе ели поодаль с мисок из бронзы. Макс, оглядевшись, сел подле старца, кой, устремив взор в пол, перестал жевать; рыхлый нос набряк кровью, щёки зарделись. Макс тронул чашку, дав понять, что он голоден, и прислужница принесла шмат мяса. Вилок не ведали, обходились руками.

Трапеза кончилась омовением ртов и щёк, лиц и рук из кувшина. После прислужница унесла поднос с опустевшей посудой. Старец изрек, ткнув в сторону, где был тощий с вышитым солнцем:

– Виль умъу Чкау-о 7 7 Жрец Чкау-о (иск. кечуа). .

Зверовидного типа старец представил: – Áпу. Наш áпу Йана-макана.

Ткнув в грудь себя, он кончил: – Интъип Чурън Уáскар 8 8 Сын Солнца Уаскар (иск. кечуа). . Двадцать Второй мы! Главный владыка мы!

Чкау-о и рыгнувший тип в красной робе Йана-макана низко склонились.

Долго молчали. Макс взял из ниши жёлтую шкуру и с нею выбрел, чтоб расстелить её да и лечь пластом. Он зевал-зевал – и заснул вдруг мертвецки.

Три вождя собрались близ. Жрец, скрестив руки, что-то обдумывал. Нудно спорили. В результате из дома белого камня вынесли звероптиц из золота и приткнули у шкуры. Тройка отвесила три глубоких поклона спящему гостю.

Минули дни. Макс понял: он вместо бога. Он – «Интъи Кáча» – «Посланный Солнцем», или «Посланник», ранг «Лучезарный». Повод – фонарь, «луч Солнца», и пистолет – «глас Грома». Жить не давали: жрец созывал мужчин, «Интъи Кáчу» носили в жёлтых носилках. Вызналось, где он. Мир звался грозно «Супнъ-васинсуй» («Адово Царство», или «Империя Подземелий»). Главным был согнутый, сизоносый, вечно как пьяный, тот дряхлый старец в искристой, в мелких жёлтых алмазах, сплошь златотканой тоге до пола, именем Уáскар («Двадцать Второй» причём, дополнялось). Вот что Макс понял. Больше он не сумел узнать. Люд боялся с ним говорить; знать кланялась, уходя от ответа.

С ростом щетины на его лике, – ибо побриться здесь было нечем, – все помрачнели. Макс ловил взгляды вплоть до враждебных и, в превентивных целях защиты, чаще и чаще, как бы случайно, вдруг доставал фонарь, что смирял агрессивность у безбородой «Супнъ-васинсуй».

И – он скучал. Волнение улеглось, Макс чувствовал, будто киснет в деревне в тьмутаракани. Связь с Кейт и Блейком он не поддерживал, так как рация находилась у «бóльверка» в зале кактусов, где он вылез из речки. Что развлекало: каждый день жрец гонял в тоннель группу воинов при оружии, возвращавшихся часто в меньшем составе, драными, в ранах, но и с мешочками, кои жрец забирал у них. Старца сразу охватывал пыл наставника, он учил «Лучезарного» языку… наверное, чтобы тот не расспрашивал о секретных мешочках? В общем, не выдержав, Макс решил пойти к рации, сообщить, что нашёл грот с людьми, и выбраться. Племя явно общается с миром, вот что он думал, а экспедиции за мешочками суть охотничьи рейды в чащи Гаяны. «Супнъ-васинсуй» осточертела.

Ели жаркое. Макс объявил троим:

– Бог зовёт. Надо к залу с быстрыми водами. Там зажгу я свой Луч, говорить буду с Солнцем… – Он показал фонарь.

Жрец и старец застыли. Начал последний, крайне несвязно, с мясом в одной руке: