Светлана Грачёва - Время собирать камни. Книга 1

– Сильно прижало?

Кровать Данилы пискляво скрипнула. Показался тонкий силуэт мальчишки.

– Да я… так… с дурости здесь, – неуверенно вполголоса заговорил Данила. – Сказала мать: сразу надо. А я всё думал, что пройдёт.

Юный пациент, хромая, приблизился к кровати священника.

– Можно сесть на краешек? – шёпотом спросил парень разрешения.

– Присядь, только кровать не тряси.

– Мне это… – забормотал парнишка, – бабка соседская голову задурила. Она в церковь ходит. У меня вены болят. Предложили операцию сделать. Мать соседке рассказала. Ну, та и давай мне на уши лапшу навешивать. «Ты, дуралей, зачем разрешаешь вены резать? – подражал он старческому голосу. – В храм походи, Богу помолись. Исповедуйся, причастись. Болезнь и пройдёт». Ну, я, дурак, стал в церковь ходить. Там нагрузку на ноги дал. И всё. Ещё хуже стало, чем было. Получил осложнение. Тромбофлебит. Бить меня некому, – рассказывал Данила священнику, точно приятелю.

– Такой молодой, и вены болят. Почему? Врачи не сказали? – сочувственно спросил иерей.

– Сказали, что предрасположенность. Тётка у меня с тромбофлебитом. А я спортом занимался серьёзно. Лёгкой атлетикой.

– Да, жалко.

– Сейчас вот лежу, воспаление снимают. Я на очереди в областную больницу. Место освободится – позвонят. Поеду на операцию.

– Тебе же ходить нельзя, – прошептал отец Иоанн.

– Нельзя, – вполголоса ответил Данила, – но я уже не могу лежать и сидеть. И после операции, сказали, движение должно быть ограничено. – Голос парня дрогнул.

Священник подбодрил, протянув вперёд правую руку, словно благословляя:

– Ты не переживай раньше времени. Надейся на лучшее. Всё будет хорошо. – Он хотел добавить «с Божьей помощью», но не сказал. Возможно, парню неприятны эти слова после совета «соседской бабки».

– А есть какая-нибудь молитва, чтобы быстрее выздороветь? – неожиданно для отца Иоанна осведомился Данила.

– Душу сначала лечить нужно, тогда и тело в норму придёт.

– Это понятно, – пропустил смысл фразы юнец. – Ну, есть? – ожидал он ответа.

– Есть. «Отче наш».

– Я знаю эту молитву. Она мне не помогла, – разочарованно прошипел Данила.

– Мало знать – верить надо. Всё дело в вере, а не в словах, – теперь вполголоса проговорил и отец Иоанн. Он сказал это не только юному неофиту 4 4 Неофит – новообращённый к вере; новичок в каком-либо деле. , но и себе.

Дед, сбросив с себя одеяло, будто намеревался спрыгнуть на пол, язвительно заговорил в полный голос:

– Что, мало людям головы морочили? Подрубила вас под корень советская власть, а вы снова головы подняли. Снова власти над умами захотели? Теперь за детей принялись? И есть у вас совесть? Куда вы детей толкаете?

– Это не ваше дело, дедуся, – так же громко сказал Данила. – Это моё личное дело.

– Ложись, калека, – твёрдо произнёс дед. – Ты уже начитался молитв.

– Какое вы имеете право оскорблять меня? – взвизгнул от обиды парень.

– Ложись, говорю, – приказал старик. – Врачу утром расскажу, что ты ночами ходишь. По глупости без ног останешься. Жизнь свою загубишь.

– Это моя жизнь, а не ваша, дедуля.

И снова приказ:

– Ложись.

– Ложись, Данила, – мягко повторил отец Иоанн.

Парень заковылял к двери. Плюхнулся на кровать, заставив её жалобно вскрикнуть. Уже с кровати донёсся взволнованный голос:

– А что вы, дедусенька, советскую власть защищаете? Хорошо было в совке жить?

– Что ты знаешь, мальчик, о советской власти? Только жить начинаешь. Мне советская власть много дала, – дед говорил в полный голос, не обращая внимания на «отбой» в хирургическом отделении. – Всем обеспечила. Весь народ ни в чём не нуждался, пока не завелась в стаде поганая овца.

– Ага, кого-то советская власть обеспечивала, а кого-то работать на себя заставляла, – неожиданно вступил в разговор толстяк. – Моя мать всю жизнь вагонетки с унитазами возила на заводе. Говорит, в нитку вытягивалась. И что ей за это советская власть давала? Скажешь, премии? Нет. Грамоты. Бумажки, которыми только подтереться. И какую ей пенсию дала советская власть? Такую, что меньше, чем у начальства заводского. Вот оно жировало при советской власти. Его советская власть всем обеспечила. Ты, наверно, дед, из тех же кровососов?

– Вы говорите, да не заговаривайтесь, – отчеканил дед. Отец Иоанн очень удивился поставленному голосу старика. – Рабочий человек всегда получал больше начальства. Так было при Сталине и после него. Заработал – получи за труд! Это уж потом, в конце семидесятых, когда скурвились многие коммунисты, на Запад заглядываться стали… Гребли под себя. Воровали. Закона не признавали. Попробовали бы они так при Сталине – в тюрьме бы всё наворованное отработали. Я, мальчик, поработал в своей жизни. Хлебнул лиха. Я ещё довоенный. Мне уже под восемьдесят. Страну восстанавливал после войны наравне со взрослыми. Это вам не языком трепать. Вам так не работать, как нам пришлось. Всё б вы молились, лоб били. Работать никто не хочет. Откуда ж богатство в стране возьмётся?

– Между прочим, я атеист. На вопрос отвечу вопросом. На кого работать – на кровососов? Дураков нет, – огрызнулся толстяк. – Это вы, дураки, спину гнули на номенклатуру.

– От дурака никогда не успеешь сказать «дурак», он всегда опередит, – невозмутимо ответил дед. – Это вы безмозглые. Верите всему, что говорят. Своей головой надо хоть немного думать. Хотя… и в школах вас сейчас не учат думать, только эксперименты проводят. Как теперь говорят, капусту срубают. Звёздочки и чины получают. Временщики.

– Я советскую школу окончил в восемьдесят восьмом году. А вот Данилка в девятом классе учится.

– Да. Все к ОГЭ готовятся, а я тут… прохлаждаюсь. Поможешь мне завтра, Серый? По сборнику порешаем. Ты обещал.

– Ладно.

– Вот я и говорю – одни эксперименты. ОГЭ, ЕГЭ… Какой толк от них, если дети двух слов грамотно написать не могут? Разве было такое в Советском Союзе? – возмущался дед. – Какие знания давали в школах! Я, помню, сочинение писал в седьмом классе. Это выпускной класс был в пятьдесят третьем году в нашей деревенской школе. Много написал, но допустил три ошибки. Мне «два» учительница поставила. Сейчас по двадцать ошибок делают, а школу чуть ли не с золотой медалью заканчивают. Вот тебе и плоды демократии, едри её вошь! – выругался он. – Учитель стал никем. Никакого почтения к учителю. А раньше? Мы, бывало, если не выучим урока или огрызнёмся учителю, то стояли на коленях в углу. Не просто так, а на горохе. На горохе! – потряс дед кулаком. – Перед всем классом. Встанешь с колен через два часа, а коленки кр а снищие, болят. Ночью заснуть не можешь. Не признавались родителям, что учитель наказал. Боялись. Отцы, которые после войны вернулись, бедокурам спуска не давали: ремнём отходят по заднице, работать вдвое больше заставят. На том и конец всем шалостям. А теперь что? Распустили. Всю страну распустили. От мала до велика. Сталина надо, НКВД.