Николай Солярий - Черная голубка

Наташа вышла в проходную. Ей не верилось, что это произошло с ней. «Может быть, это просто страшный сон, и я проснусь, и ничего такого не было», – думала она.

Наташа, будто ополоумевшая, стояла в проходной, не зная, в какую сторону ей идти. Затем, собравшись с мыслями, она вернулась в лабораторию, там о случившемся уже знали. Наташа стала сбивчиво рассказывать, как попал к ней этот комок, и она просто забыла о нём.

Инна Николаевна, начальник лаборатории, поверила ей и с сочувствием сказала:

– Пойду, поговорю с Афоней, должно же быть в нём что-то человеческое, может, как-то загладим это дело.

Накинув на себя пальто, она пошла на проходную. Афоня курил за столом у себя в дежурке.

Инна Николаевна без приглашения села напротив:

– Афанасий, дорогой, пойми, она не нарочно взяла этот сахар, просто забыла выложить. Ты же прекрасно знаешь, чем это для неё может закончиться, а она порядочная женщина, жена фронтовика, у неё маленький ребёнок на руках.

– Это она-то порядочная женщина? Про себя скажи, может, тоже порядочная? Видел я, как у вас из печной трубы чёрный дым валил. Заводским угольком подтапливаетесь? Я ещё к вам с обыском приду. Вместе с Ищук на Колыму поедете.

После такого высказывания Инна Николаевна поняла, что с этим выродком говорить не о чем. Не стала ему объяснять, что сжигают куски старой толи, ободранной с крыши хлева. Вернувшись в лабораторию, она стала успокаивать Наташу:

– Может, всё ещё обойдётся, у нас в судах есть справедливые люди.

После слова «суд» с Наташей стало плохо, произошёл обморок. Её привели в чувство, дав ей воды с успокоительными каплями. Не ощущая на улице бурана, она бежала домой и не видела больше белого света, весь мир для неё стал чёрным и горьким. Вот если бы был сейчас рядом Андрей, он выступил бы на суде, как на том комсомольском собрании, когда она его полюбила, и суд бы её простил.

Наташа зашла в дом, села у кроватки спящего Андрейки, долго смотрела на него, а затем, взяв его на руки, вышла с ним из дома во двор и села на снег, уснув с ребёнком навеки.

На следующий день её не было на работе. В лабораторию заглянул Афоня:

– Что, не пришла, сбежала к родичам в Барнаул? Я туда телеграфирую, конвой её там возьмёт.

Буран утих через неделю, навалив снега выше забора, а ещё через неделю ветром выдуло во дворе застывшее тело Наташи с Андрейкой.

Она сидела окоченевшая, как будто Божья матерь с младенцем на иконе. Лицо её было словно мраморным, а у Андрейки нежная кожа на лице от холода полопалась.

Хоронили их всем посёлком, такого горького плача не слышали тут никогда.

Афоню ненавидели все, а ему это вроде даже нравилось, он ходил гордым, задрав красную рожу вверх, наслаждаясь данной ему властью над другими.

О трагической гибели своей семьи Андрей Ищук узнал из письма сестры, в самом конце войны. Вот тогда-то он и начал курить. Не мог он ликовать, как все, в День Победы, для него война не закончилась. Домой в своём вещмешке вместе с сухим пайком он вёз трофейный пистолет Вальтер с полной обоймой. Приходила в голову и такая мысль, не оставить ли для себя последний патрон, но эту чёрную мысль он быстро прогнал и больше не возвращался к ней. Уже дома от сестры ещё раз услышал эту историю, но уже пересказанную со всеми подробностями.

На кладбище пошёл один. Там по дороге, почти у самых могилок стояла высоченная, вся в цветах черёмуха, под ней цвели огоньки. Андрей вспомнил букеты, когда-то подаренные им с Наташей сокурсниками на свадьбу. Наломав цветов черёмухи и сорвав огоньки, он сделал два букета, принёс их к могилам и уложил на холмики жены и сына. Раньше ему казалось, что он не умеет плакать, тут же он не смог сдержаться и, роняя слёзы на гимнастёрку, заскулил.

С кладбища зашёл домой за трофеем и отправился на завод. На проходной пропуска не спросили – понятное дело, фронтовик вернулся, ему теперь все двери открыты. Узнав у вахтёра, что Афоня ушёл в пожарку, отправился туда же. Их встреча состоялась в Афонином кабинете, пропахшем насквозь дрожжами. Афоня узнал Андрея, и его голос задрожал:

– Радость-то какая, кадры с фронта возвращаются, смотри-ка, жив и вся грудь в медалях. Что, Андрюха, посмотреть на производство зашёл?

Андрей вынул из кармана пистолет.

– Зашёл я в твоём брюхе дырок наделать и посмотреть, как оттуда брага потечёт.

Афоня только вымолвил:

– Андрюша, я тут ни при чём, указ был такой.

На этом речь его оборвалась. Были только вопль и стон. Андрей расстрелял в него всю обойму.

В последний путь провожали Афоню только старенькая мать и две пожилых вахтёрши, выделенные профкомом ей в помощь. Вечером на поминки к ней в избу заглядывала только любопытная ребятня, а она на помин души своего сына давала им по куску сахара.

Андрея лишили свободы на пятнадцать лет. Как сложилась его судьба в дальнейшем, никто не знает, в Сахарок он не вернулся. Жители посёлка помнят его и вспоминают добрым словом. Об Афоне в посёлке не принято говорить, после его ухода на заводе стало легче дышать.

Ни думала, ни гадала Людмила, что едет навестить мать не просто для того, чтобы увидеть её в последний раз, но и проводить на погост. Получила она даже не телеграмму, а просто письмо от сестры, в котором та обстоятельно описала своё нелёгкое житьё – бытьё, упомянув также о матери, которая последнее время уж очень часто стала болеть: то зрение у неё, то давление, да ещё ноги мёрзнут, и с каждым месяцем вылезает какая-нибудь новая болячка. А у Людмилы как раз на этот месяц выпал отпуск и складывалось всё как нельзя удобнее.

Отпуск, зарплата, отпускные, у дочери каникулы, и сезон такой – в огороде делать нечего, а причина уважительная – давно в родном доме не была и уже забыла, когда сестру с мамой видела. Если взять билеты в плацкартный вагон, это всё пройдёт безболезненно для семейного бюджета. Остаётся мужа убедить, чтобы отпустил её с дочерью. Абсолютно не сомневалась, что отказа ей в этом не будет, потому что она знала, с какой стороны подойти к Мишке. Она знала все его слабые места, даже те, о которых сам Мишка не догадывался. Применяя свою женскую хитрость, всегда виртуозно пользовалась этим. К примеру, завалился забор в огороде, а мужу до него никакого дела нет, он лучше десять раз мотоцикл свой разберёт и соберёт, чем столбик гнилой заменит. Людмила тогда соседке и говорит, да так, чтобы муж слышал: «Мишка у меня золото, по дому всё делает, сарай вон какой построил, стеллажи смастерил, пол застелил, два раза о чём-то просить не надо, не нарадуюсь на него, настоящий хозяин».

Михаил от услышанного даже распрямлялся, выставляя грудь вперёд и, забыв про ужин, шёл в огород восстанавливать забор.