Роман Лошманов - Via Roma

В стороне от Лавры на зелёном пригорке прячется за деревьями красно-белая Ильинская церковь. Рядом шумят машины (по их скорости можно понять, что в Сергиевом Посаде привыкли жить быстро, что это большой город), но всё-таки тихо, а вокруг одноэтажные частные дома, как будто не было ни революций, ни прочего: постепенная жизнь, храм у дома, в такой же траве, как и он, не отделённый площадью, а вписанный в небольшое свободное место. В таких местах, рядом с которыми человеку уютно жить, понимаешь, как много потеряно, променяно, выломано.

Лавра переполнена цветным человеческим движением. Мужчина с фотоаппаратом с сильным объективом снимает смиренного молодого нищего с бородой. Тот застыл посреди шума с кружкой в руке. Фотограф приседает, старательно выбирает ракурс, нищий сидит, не моргает. Фотограф снял, отворачивается, смотрит в экран на результаты, нищий не шелохнётся. На центральной советской площади шумит День молодёжи. Гремит музыка, как будто её издают все окружающие здания, от неё не скрыться – не в этих же кафе, всех как одно полутёмных, подвальных или завешенных тяжёлыми шторами – чтобы свет не касался пищи, не открывал её тайн. У подземного, ведущего к Лавре, перехода висят благочестивые ковры. На берегу Кончуры уткнулся лицом в тёплую землю человек. Ещё трое распивают под деревьями у воды, и одна из них женщина. На другом берегу по зелёному лугу ходит белая невеста. В часовне над Пятницким колодцем лежит бесплатная православная газета «Возглас»: «Клиника Практической Медицины XXI. Православные традиции. Маммология, хирургия, проктология»; «Православное агентство недвижимости с Божией помощью поможет продать, купить, обменять Вашу квартиру в Москве и Московской области»; «Кресты. Намогильные, поклонные и голгофы из дуба, тика, ироко. Пропитка антисептиком, покрытие корабельным лаком «Тиккурила». Вот и всё православие.

Но больше всего запомнилось не это, а то, что, оказалось, забылось. Мы сели на лавочку отдохнуть от жары, смотрели на очередь, упершуюся в Троицкий собор, и показывали Даше цветущий за лавочкой барбарис. «Что это?» – спросила придвинувшаяся маленькая девочка. «Барбарис», – сказали мы. И ещё – пух вылезал из тополей настоящей ватой.

Мы прибыли в Коктебель из Феодосии на теплоходе «Иван Кожухарь». Регулярное морское сообщение тут отсутствует, но ходят туда-сюда экскурсионные теплоходы и катера, есть ещё «Иван Поддубный» и «Иван Голубец», а также другие имена. Мы решили, если получится, остаться тут на пару ночей, а если не получится, ехать обратно в Ленино на автобусе.

Но никто не хотел пускать к себе на две ночи ни на улице Стамова, ни на улице Королёва, ни на улице Победы. Стоявший на перекрестке разводящий сказал, что есть недалеко, но не люкс. Он привёл к испитой на вид женщине. «Ты почём говорил?» – спросила женщина. «По шестьдесят», – ответил разводящий. «Я уже по семьдесят говорю», – предупредила она неизвестно кого и повела нас по бесконечному извилистому двору к самому последнему его углу. Там приткнулась конура с двумя кроватями, в которой раньше, по всей видимости, жила большая собака. Потом были другие бесконечные дворы с цветами, с завешанными тюлем дверями, с сидящими на дорожках разноцветными кошками, с отсутствующими хозяевами. «Возьмёте?» – спросил я у стоявшей у забора в бездействии женщины. «Оминя тылько два чловека», – ответила она, с трудом отделяя слова. Через два дома бодрый пожилой мужчина отказывал в месте компании из шести молодых. Среди них была мулатка, они приехали на микроавтобусе. «У меня только четырёхместный, – говорил хозяин. – Платите за шестерых. В этом районе начинается от двенадцати долларов». Молодежь безуспешно торговалась. «А трёхместный сдадите на две ночи?» – спросил я. «На одну ночь сдам, если утром уйдёте. Завтра люди приезжают», – ответил хозяин. Мы снова ходили, а Даша, сидевшая на моих плечах, спрашивала сверху: «Когда же мы найдём жилище?» – и подбадривала: «Если чего-то сильно хочешь, это обязательно сбудется!» Дойдя до какого-то безысходно-вонючего тупика с загородившим его КамАЗом, мы вернулись на прежнее место. «Сколько стоит на одну ночь?» – спросил я. «А вы в восемь утра уйдёте?» – ответил мужчина, ещё не закончивший с шестерыми молодыми. И мы решили сначала разобраться с другой задачей: Даша хотела какать. Найти туалет тоже оказалось непросто. Один был закрыт, а во втором пускали только по-маленькому: отключили воду. Ксеня возмутилась, их пустили.

Можно было вернуться на корабле в Феодосию – нас высадили на полтора часа, – но мы не успели бы ни на один автобус в сторону Ленина. Можно было уехать на автобусе, но единственный автобус до Щёлкина уже ушёл. Оставались варианты с пересадками и такси, и мы решили сделать последний обход. В первом же угловом доме нам сдала белую комнату хозяйка с полным ртом золотых зубов. Ксеня разговорилась с ней, сказала, что мы приехали из Ленина. Та не знала, где это. «Там ещё Щёлкино», – уточнила Ксеня. «А это что, тоже на море?» – ответила хозяйка. Про Щёлкино она знала только то, что там строили АЭС. В соседях у нас оказались поляки: парень с коротко стрижеными висками и затылком и черноволосая девушка. Вечером они шептались в беседке по-польски, то есть шептал в основном парень – и ставил негромко запись какой-то польской рок-группы. Музыкального смысла у музыки не было: слышался только чихающий против чего-то протест. Я назвал соседей гостями из города Апчхирь.

На следующий день мы узнали, что делает «Иван Кожухарь», когда высаживает на время экскурсантов в Коктебеле: набирает новых и плывёт в Курортное. «Лукоморье – это доисторическое название Чёрного моря», – нёс по пути громкий женский голос, а после принялся перечислять названия карадагских скал: тут были и чёртовы раздвоенные копыта, и сфинксы, и Нефертити, и профиль не только Волошина, но и Пушкина. «Мы-то с вами образованные люди, поэтому представим что-нибудь другое», – объяснял голос переход от татарских фантазий к постсоветским. Карадаг оказался не чёрным и не каменным, как я думал, а каким-то земляным, коричнево-красноватым. Курортное напоминало местность, подвергнутую ядерному удару: на горе стоял брошенный недостроенный пансионат, из воды торчал огромный бетонный куб.

В Коктебеле было не лучше. С тесной набережной не было видно ни моря, ни холмистой красоты. Всё было заставлено ларьками, лотками, киосками, мангалами, увешано тряпками, тапками, кепками, полотенцами, китайскими и не китайскими пепельницами, чесалками для пяток, ёршиками для унитазов с залитыми пластиком ракушками – а в узком проходе продвигались отдыхающие, ошалевшие от этого первоначального накопления капитала, который всё никак не накопится, всё никак не разовьётся во что-нибудь путное.