Пётр Межурицкий - Оборона Пальмиры, или Вторая гражданская

На следующий день, еще до обеда, Андрюшу неожиданно забрала домой заплаканная бабушка. Больше он в детском саду так и не появился.

А потом случилось то, что случилось, после чего чудом спасшиеся от тотального уничтожения остатки еврейских семей частью оседали в местах эвакуаций, частью, у кого получалось, возвращались в родные места, где их без энтузиазма встречали новые обитатели их довоенных квартир.

В общем, несмотря на победу советского народа над немецко-фашистскими захватчиками, жиды опять имели что послушать. Но Дима уже не лез в драку. «Кто же это все время нас подставляет?» – размышлял он и не находил убедительного ответа. Созревал мыслью и Андрей.

Волею собственных судеб, но наверняка не вопреки судьбе всеобщей отроки оказались зачисленными в один класс средней школы. Пару дней они из последних сил не замечали друг друга, понимая, однако, что объяснение неизбежно. Инициативу проявил Андрей:

– Ты меня прости, – сказал он, – я тогда был неправ, хотя и сейчас не думаю, что это была наша война. Правда, деваться нам и в самом деле было некуда, но воевали мы в интересах евреев.

– И ты меня прости, – в свою очередь извинился за давний грех Дима. – Ты, конечно, контра, но для меня это уже не так важно.

– Еще бы, – усмехнулся Андрей, – теперь вы, евреи, сами становитесь контрой, – и сделав этот исторический вывод, пророчески добавил: – Боюсь, вы и на этом поприще вполне преуспеете.

Вплоть до окончания школы они дружили, оказывая, по мнению учителей, друг на друга самое дурное влияние, а потом пути их разошлись. Видимо, обоюдное влияние и впрямь сказалось, причем самым неожиданным образом. Во всяком случае, ничем другим объяснить превращение Димы в служителя культа, в котором наряду с другими достойными людьми с церковного амвона поминались и «от жидов пострадавшие», а его друга – в профессионального защитника идей коммунизма, я бы не решился. Но это я. Сами друзья, встретившись однажды на подпольной выставке официально идеологически вредных художников, были явно далеки от моей интерпретации причин случившихся с ними метаморфоз.

Выставка состоялась на квартире Верочки Семисветовой.

– Ты, конечно, из КГБ, – шутя расколола она молодого Андрея Павловича, на что тот нимало не смутившись ответил:

– Считайте меня коммунистом.

– Да пошел ты! – громогласно подключился к беседе уже изрядно подвыпивший автор полотна под названием «Как вам обустроить христианский погром», модный в узко известных кругах почвенник-акционист Василий Кротов.

В наступившей тишине голос Андрея Павловича прозвучал более чем примирительно:

– Кротов, – словно пробуя звукопись фамилии сначала на язык, а потом на слух, произнес он. – Лучшей фамилии для почвенника, пожалуй, и не придумаешь.

– Пожалуй, – согласился считать это комплиментом художник. – Я почвенник, а ты, чекист – почечник. А знаешь, почему почечник? Потому что почки кровь чистят. Без нас, почвенников, и без вас, почечников, нации не бывать.

Все стихли в ожидании продолжения монолога, однако Вася умолк, обвел всех внимательным мутным взором, попутно вспоминая, с чего, собственно, начался весь сыр-бор, и так и не преуспев в этом, все равно заплакал от не вполне конкретного умиления. Мало-помалу к нему стали присоединяться все остальные. Даже Андрей Павлович пустил одну-другую, сначала конспиративную, а потом самую настоящую слезу в общий котел.

Только лицо Верочки, застыв, выражало холодное отчуждение.

– Соборность, – хлюпая носом, констатировал Вася. – Артельность. Плачем вместе, смеемся вместе. Хорошо-то как без жидов, – и тут он заулыбался блаженно.

И все, кроме, конечно, Верочки, заулыбались.

– Жидам крышка, к гадалке не ходить, – ощутив себя на волне успеха, решился на продолжение достаточно неожиданно свалившегося на него бенефиса Кротов. – У руля России больше им никогда не бывать. Но мало, други, стереть евреев из будущего, их надо из прошлого попереть. Больше скажу: попереть их из прошлого гораздо важнее, чем из настоящего и будущего. А то что же это такое, если даже сочинение главного и любимого марша нашей родины, сакрального во всех смыслах «Прощания славянки», без жидов не обошлось. Да чего там – жид, надо полагать, и сочинил.

– А вот и чадолюбивый отец наш! – благополучно прервав себя на самом интересном месте и наверняка мгновенно забыв о темных сторонах истинного этнического происхождения главного национального марша, широко распахнул объятия навстречу нарисовавшемуся в дверном проеме отцу Дмитрию мало предсказуемый художник. Впрочем, на этом он иссяк, повалившись на ближайшее посадочное место.

Воспользовавшись относительным затишьем, священник и кагэбист усердно принялись не замечать друг друга и делали это до тех пор, пока не сошлись перед уже упомянутым полотном Василия Кротова.

Инициативу, как всегда, проявил Андрюша:

– Что же ты в раввины-то не подался?

– Зато ты теперь – комиссар.

– Да, уж.

– М-да.

Так они подакали и помычали в задумчивости, в сущности уже в общих чертах угадывая будущее, в котором стоят теперь, обнявшись, перед отверстием в полу кабинета старшего лейтенанта КГБ Андрея Павловича Петрова.

– Очень странно, – осторожно высвобождаясь из крепких офицерских объятий, на этот раз первым прервал молчание отец Дмитрий, – мне кажется, вы и тогда были уже старшим лейтенантом.

– Честно говоря, старшим лейтенантом я и тогда уже не был. А впрочем, точно не знаю. Да и никто никогда не узнает. Во-первых, КГБ умеет хранить свои тайны, а во-вторых – объективно довольно трудно вычислить истинные звания наших товарищей. Вполне может оказаться, например, что товарищ маршал является моим осведомителем, а сам я завербован каким-нибудь младшим оперуполномоченным ЦРУ. Но в среднем, по моему внутреннему ощущению, получается, что я на сегодняшний день либо младший генерал, либо сверхполковник. Это, конечно, без учета погрешности измерений. Однако мы заболтались, а мой рабочий день, да и героическая история нашей с вами любимой, соборно-артельной по мнению некоторых из ее патриотов, родины еще не закончились. Что же вы стоите, батюшка? Сегодня, между прочим, к вам пожалует один очень любопытный визитер, и я бы посоветовал хоть немного отдохнуть до его прихода. Как все-таки долго вечереет сегодня. Но этому раздолбаю князю, кажется, не хватит и вечности, чтобы добраться наконец до Верочки Семисветовой. Надеюсь, вы еще помните ее адрес?

В НИИ, где служил Аркадий, конечно же, существовала официальная табель о рангах, однако, по счастью, в стране истинно духовной вес и значение человеческой личности определяются скорее ее местом в иерархии неформальной. «Золото – говно!» – утверждал некогда В. И. Ленин и сим победил, хотя ни малейшего намека на новизну при всех симпатиях к вождю мирового пролетариата в его учении обнаружить невозможно: заядлые сластолюбцы о женщинах, а представительницы самой древней профессии о мужчинах во все времена отзывались примерно так же, как Ленин о золоте.