Pen Name - Участники рынка

Личное отношение к первым лицам страны у надувавшего губы человека сформировалось во времена перестройки. Будучи родом оттуда же, откуда все остальные – из нор дремучего социализма – раньше он видел в первых лицах страны символ и предполагал у них, хотя бы минимальное, наличие ответственности за довольно-таки большой кусок суши. При всей их недалекости, чванстве, стервозности и так далее. Но перестроечные кренделя это отношение изменили. Он воочию увидел человека, который «съел чижика». Он не знал лучшего примера, более подходящей иллюстрации к Щедринскому «Медведю на воеводстве». Казалось, остробородый, с гневным взором генерал-губернатор имеет в виду именно эту историю. Человека позвали «приводить нас к общему знаменателю», рулить шестой частью суши, а он чижика съел! Все просрал, пустил по ветру, задешево продал и закончил свою карьеру, снимаясь в рекламе пиццы! Конкретно полному человеку от этого стало только лучше, он взмыл вверх так круто, как не мог и мечтать при старой системе, но степень его изумления нелепыми поступками дегенерата на воеводстве с годами только усиливалась.

Своего отношения к поедателю чижика он не скрывал, чем заслужил почти официальное прозвище «Коммунист». Он был не против. С его позицией в списке журнала «Форбс» это выглядело весьма элегантно, да и коммуникацию с угнетенными массами облегчало. Время от времени он даже давал деньги на разработку новой идеологии, основанной на идее социальной справедливости, но результаты каждый раз разочаровывали. То ли авторы попадались бесталанные, не могущие толком изложить то, во что не верили сами, то ли идеологии такого рода вообще перевелись.

Встреча бизнеса и власти текла своим чередом. Присутствующих попросили высказаться и невысокий, с бородкой на нервном лице, человек (четвертое, считая от Светлейшего, кресло), вежливо объяснил изобретателю велосипеда, что возглавляемый им холдинг уже является образцом внедрения методов конкретизации в производство, одним из наиболее конкретизированных предприятий России и, пожалуй-таки, даже Европы. В слове Европа говорящий явственно нажимал на согласный звук «й» в первом слоге. Он привел ряд ярких примеров, и завершил свое выступление завернутой в придаточное предложение социальной ответственностью бизнеса.

Слегка потускневшее после выступления бородатого лицо главного слушателя осветилось надеждой, когда слово предоставили Коммунисту. Тот, отметив своевременность и значимость плана конкретизации для обеспечения устойчивого роста российской экономики, выразил полное согласие и готовность участвовать всеми силами. Далее, однако, Коммунист объяснил, что государственная помощь, и, в первую очередь, именно его корпорации, есть первоочередной и решающий фактор. Без государственной поддержки крупного бизнеса, никакой конкретизации не будет. Коммунист горестно вздохнул и развел руками. Чиновничий выводок был представлен на совещании двумя семьями – мужья вице-премьеры, жены – министры. Белобрысая госпожа министерша, собрав губы в узелок, бросила на него взгляд полный ненависти. Мозги деликатно прикрыты челкой, пудовая брошь украшает декольте. «Какие прекрасные лица!» – в который раз подумал Коммунист. И как бесконечно грустны! Царевич, императрица…

Лицо первого лица потускнело совершенно. Последовавшее жополизское выступление государственного банкира впечатление исправить уже не могло, как и трубопроводная сказка про белого бычка. Светлейший задал вопрос и услышал ответ, обмен информацией состоялся, можно было переходить к водным процедурам. Заметив что «мобил» на столе остановился, он качнул узким, смешно смотревшимся на фоне мощной лепки каминного фасада, плечиком, и раздраженно ткнул в конструкцию пальцем.

Галстук был хорош всем – красивый, приятный на ощупь, но вязался отвратительно. А выяснилось это только сегодня, когда, впервые его одев и опаздывая на встречу, Глеб стал завязывать узел. Всю дорогу до Москвы он ощущал неудобство, злобствовал, думал перевязать гада, но дорожная обстановка этому не способствовала. Почти доехав до места, он выслушал телефонный звонок об отмене встречи и извинениями, облегченно вздохнул, сорвал галстук с шеи и отправился в офис. Дата и время были назначены еще до отпуска, в его отсутствие неоднократно подтверждались, и вот…

Как всегда, по возвращении из более или менее цивилизованной заграницы, Москва задавливала шумом, скоростью, духотой и невидимым, не имеющим запаха, но явно, шестым московским чувством различаемым, умственным смогом. Слово «чума» само вспухало на губах… Вдоль Тверского бульвара густо текла утренняя толпа, в поисках парковки в правом ряду бестолково ворочались автомобили, снежинки тополиного пуха парили в воздухе. Один охранник открыл шлагбаум, преграждающий въезд через арку в тесный дворик, другой отодвинул заграждение, резервирующее место для машины председателя правления и приветственно улыбнулся. «С возвращением, Глеб Сергеевич!» – читалось в его глазах, но рта он открыть не посмел. Дрессированный.

Не заходя к себе, он сразу направился к заместителю – узнать новости. Стена за письменным столом сияла грамотами: «Настоящий сертификат выдан Станиславу Леонидовичу Умецкому в том, что…». Достойнейший Станислав Леонидович, широко улыбаясь, встал из-за стола.

– Как съездили? Могиле Герцена поклонились?

– Она в Лондоне.

– Забыл!

Глеб вытер моментально остывший пот со лба.

– Ну и кондиционер у тебя.

– Ага, настоящий, как в морге.

Письменный стол был загроможден двумя мониторами, завален стопками финансовых журналов и газет, внутри высокого, стоящего в углу кабинета, аквариума шевелились разноцветные рыбки. Утреннее солнце сквозь широкое окно освещало «красный угол» кабинета – часть стены, украшенную иконой Путина и призами за победы в гольф-турнирах. Потирая руки Стас докладывал.

– За неделю ничего плохого не случилось и есть хорошая новость. – Он с интересом посмотрел на собеседника: как тот прореагирует? – Палыч хочет свою долю продать. Нам предлагает.

Глеб потер подбородок. Который раз Палыч манил их этой морковкой, но в последний момент всегда давал задний ход. И каждый раз Станислав Леонидович чрезвычайно, в предвкушении иного порядка распределения дивидендов, возбуждался. А после очередного облома также чрезвычайно расстраивался, хотя, после третьей попытки пора было бы уже научиться воспринимать Палычевы посулы более спокойно. Глеб сдержанно, не глядя Стасу в глаза, произнес.

– Давай подумаем, это интересно… Что еще?

– Мариванна девочку хочет взять, одна зашивается.