Алиса Гаал - Бездна. Девушка. Мост из паутины. Книга вторая

– Москито, – резко отворачивается Коати. – Следуй за мной.

Она осмелилась осадить Москито, а теперь принялась изучать их: «Любопытство одержало верх над страхом», – с раздражением подмечает он. И более прежнего охватывает его беспокойство: девица измученная, но незабитая, и довольно неплохо держится, учитывая обстоятельства. «Эту ситуацию необходимо держать под контролем!» – мысленно подчеркивает Коати и, поравнявшись с выходом, бросает:

– Я вернусь через четверть часа, чтобы ее здесь не было!

Шаги удаляются. Медленно пересекая комнату, приближается Элена, останавливается напротив Веры и, глядя в ее глаза, ласково шелестит:

– Я приказала тебе не выходить из комнаты, не так ли? И ты обещала слушать меня… – молниеносно заносит руку и принимается хлестать по щекам ошеломленную Веру. – Это, чтобы ты перестала врать, – холодно комментирует она, нанеся первую пощечину. – А это, чтобы раз и навсегда уяснила: мои приказы выполняются беспрекословно, – она ударяет ее в другую щеку. – А это, чтобы избавилась от привычки подслушивать…

Третья пощечина обрушивается с такой силой, что Вера, пошатнувшись, отлетает к стенке. Стеклянные стены комнаты кружатся перед глазами.

– Элена, остынь, – на удивление спокойный голос.

– Заслужила. Я должна была сделать это еще в больнице… – хладнокровно процеживает она и, вспомнив досадную деталь, резко оборачивается. – У нас проблема. – Убедившись, что за дверью никого, сообщает мужчине: – Кое-кто знает о побеге. Эта дура предупредила медсестру за несколько часов до случившегося. Та отпросилась и ушла… Ким Кук, да кажется так ее звали.

Вера вздрагивает и выдает себя, вскинув на Элену полные слез глаза.

– Она понимает испанский? – интересуется мужчина, не упустивший из вида ее реакцию.

– С чего ты взял? – теряется Элена. – Нет, она не говорила… Может, несколько слов.

– Пожалуйста, оставьте Ким в покое, – шепчет Вера, вытирая слезы, – она ничего не расскажет! Особенно после того, как убедилась, на что вы способны.

– Сейчас она тебе поведает, что у медсестры дочь – инвалид, – с сарказмом заверяет Элена и добавляет: – Она, и правда, добрая женщина.

– Не причиняйте ей зла, пожалуйста! Это абсолютно бессмысленно…

– Ты понимаешь все, о чем мы говорим? – спрашивает мужчина, пристально глядя ей в глаза.

– Элена назвала имя… – спохватывается она.

– Да, точно. – Он отходит к стеклянной стене и несколько минут смотрит в сад. Затем вынимает сотовый. – Байрон, подойди, – приказывает он и, бесстрастно разглядывая Веру, лениво бросает Элене: – Хорош твой сувенир: болтушка и врушка. Давай устроим ей экскурсию – искупается в реке, познакомится с крокодилами…

Вера судорожно ловит воздух и прячет лицо в ладонях.

– Все она понимает, – удовлетворенно констатирует мужчина и спешит успокоить ее: – Мне нужна была твоя реакция. Не ври больше, не придется тебя разыгрывать.

– Я ее собственными руками крокодилам швырну! – негодующе выдыхает Элена.

– Вы с ума сошли… – перейдя на испанский, Вера устало качает головой. – Делайте что хотите… – равнодушно бросает она. Силы покидают ее, уступив место апатии.

– Не бойся. – Он приближается, осматривает покрасневшее от ударов лицо и произносит на удивление человечным голосом: – Тебе больше ничего не угрожает. Расслабься.

– Что вы сделаете Ким Кук? – дрожа, она не находит в себе сил поднять глаза.

– Идиотка! – восклицает Элена и невольно смягчается.

– С ней поговорят и только, – отвечает мужчина, задумчиво глядя на нее. – Обещаю, ее пальцем не тронут, пока она будет молчать. А теперь посмотри на меня, – не то просит, не то приказывает он. Вера поднимает глаза. – Возвращайся в комнату и не выходи без спросу. Поняла?

Она кивает.

– Байрон! – поспешно входит молодой, смуглый, накаченный парень. – Проводи сеньориту в ее комнату. Не спускай глаз с двери. Каждый час справляйся о ее самочувствии.

Вера рассеяно слушает: в манере отдавать приказы мужчина напоминает ей Элену: оба делают это с удивительной легкостью и небрежностью, ни на секунду не сомневаясь в том, что сказанное будет незамедлительно исполнено. Подобно Элене, Эридеро привык к слугам и не привык к неповиновению. Он его просто не потерпит, понимает Вера.

– Если тебе что-нибудь понадобится, проси Байрона. Это очень удобно, – с полуулыбкой-полуусмешкой сообщает он, и Вера затрудняется определить, что преобладает в его голосе: искренность или ироничность.

– Спасибо, – уголки губ едва заметно приподнимаются. – Не за тюремщика, а за то, что спасли мне жизнь.

– Об этом мы поговорим в другой раз, – заверяет мужчина.

– Конечно. Спокойной ночи.

Она отворачивается и следует за Байроном.

***

Байрон Гарсия озадаченно поглядывал на запертую дверь ванной комнаты: не успев переступить порог, девушка закрылась внутри и, похоже, не намеривалась выходить. На часах 24:55. Время от времени до него доносились кашель и негромкие всхлипывания. Ему строго-настрого велено следить, чтобы с ней ничего не случилось, но как, спрашивается, не видя ее, удостовериться в том, что все в порядке? «Может, попросить ее выйти?» – растерянно гадал он. Или не в его полномочиях отдавать ей указания? Будучи принятым на «службу» к Эридеро исключительно благодаря рекомендации старшего брата Серхио, телохранителя патрона, всего неделю назад, Байрон, проходя испытательный срок, неимоверно боялся оплошать, зная: один из самых влиятельных кокаиновых дельцов региона не прощает ни малейшего промаха. Первое поручение окончательно вогнало его в состояние паники: нет ничего хуже ответственности за бьющуюся в истерике женщину, в этом Байрон готов был поклясться. А в конкретном случае, не имея представления о значимости особы и границах дозволенного, ситуация осложнялась многократно. Наконец, отважившись, он вежливо произнес:

– Сеньорита, вы не могли бы вернуться в комнату? Уже поздно!

– Прошу вас, не напрягайтесь. Вам велено заходить каждый час, а не каждую минуту, – прозвучал после непродолжительного молчания тихий голос.

Байрон с облегчением вздыхает: мыслит связно, излагает внятно, похоже, все в норме.

– Сеньорита, я буду заходить, как велено, если вы вернетесь в комнату, и я смогу зрительно контролировать вас, – объясняет он. – В противном случае придется сообщить патрону…

– Не стоит, – устало говорит она. – Дайте мне минут десять.

Байрон с удовлетворением соглашается. Кажется, между ними есть нечто общее, заключает он: оба опасаются вызвать гнев одного и того же человека. Значит, с ней вполне можно договориться…

А между тем, вернувшись в комнату, Вера испытала неконтролируемое желание спрятаться не только от своего тюремщика, но и от новой, непонятной пока еще реальности. Истратив остаток сил на напряжение последних дней, ослабленное болезнью и изматывающими перелетами тело и оголенные нервы не выдержали: события этого вечера окончательно выбили подобие почвы из-под ног, силы иссякли… отданная на растерзание страха, слабости и отчаяния Вера взорвалась, выплеснув наружу все, что более не поддавалось контролю. Вновь она ощущала себя безвольной марионеткой, увлекаемой бешеной стихией в чудовищный водоворот. И чем глубже погружалась она в понимание сложившейся ситуации, тем сильнее охватывали ее осознание собственного бессилия, зависимости и ужаса. Никогда прежде будущее не казалось ей столь неопределенным. В тюрьме перед ней с беспощадной ясностью представали три варианта развития событий: смерть, пожизненное заключение или свобода. А теперь? Теперь осталась лишь неизвестность. Еще сутки назад она была твердо убеждена в том, что страшнее «зверинца» быть ничего не может, сейчас же ей казалось, будто в очередной раз провидение доказывает: границы чудовищного весьма размыты, никогда не знаешь, где проходит черта, за которой заканчивается ужас. Сидя на полу просторной комнаты, чувствуя себя полностью опустошенной, Вера пыталась обдумать свое новое положение: там, в тюрьме, она по крайней мере была живым человеком. У нее был адвокат, она могла рассчитывать на помощь консульства, а еще были законы – часто несущие чисто декоративную функцию, они тем не менее служили сдерживающим фактором – это она осознала только сейчас, окунувшись в реалии полного беззакония. «Я объявлена мертвой, – снова и снова повторяла себе Вера, пытаясь вникнуть в смысл этих слов и в последствия, кои они влекут за собой, – а это значит, что меня просто нет. Никто не защищает меня отныне: ни адвокаты, ни законы, никто и ничто. Я исчезла юридически, и в любую минуту могу исчезнуть физически, стоит так решить незнакомому человеку, для которого жить мне или умереть представляется всего лишь прихотью. Ничто не мешает ему убить меня в любой момент, и он это понимает». Ей казалось: еще немного и она сойдет с ума от страха и неопределенности… что будет завтра, через неделю, через месяц? Каково это – жить, гадая, проснешься ли ты на следующее утро, доживешь ли до вечера? Жить, зная, что у тебя нет никаких прав и ты отдана во власть человека, взрывающего больницы? А главное – нет будущего. «Ее нельзя отпускать, она много знает…» – эта фраза раскаленным железом врезалась в сознание. Не отпустят… А ждать помощи неоткуда. Вот такой расклад. Она исчезнет окончательно, и никто никогда не узнает, что с ней стало на самом деле. Может, к лучшему, что родителям сообщили о ее смерти, сказала себе Вера, потому, как вполне вероятно, так оно и есть, а она просто не ведает об этом…