Алиса Гаал - Бездна. Девушка. Мост из паутины. Книга вторая

***

На часах почти три ночи. За дверью раздается новый приступ кашля, продолжительный и особо сильный. Выждав немного, Байрон осторожно заглядывает в комнату. Негромко интересуется, не нужно ли ей чего-либо? В ответ – тишина. Яркий свет лампы освещает лежащую с закрытыми глазами девушку. «Не выключайте свет», – попросила она, вернувшись в комнату. Он с готовностью согласился: ему это только на руку. Помешкав с минуту, приближается, всматриваясь в бледное лицо, вновь интересуется ее самочувствием, и вновь ответом служит тишина. Байрон настораживается: она не могла не проснуться от подобного приступа кашля – притворяется, что не слышит, или ей в самом деле плохо? Решившись, дотрагивается до ее руки, безжизненно свисающей с кровати: рука горячая и сухая. Поспешно возвращается в коридор… спустя четверть часа вновь проходит в комнату и в растерянности замирает: девушка неестественно бледна, лоб покрыт капельками пота, изредка с губ срываются слова на незнакомом языке – похоже, бредит, догадывается он. Поразмыслив немного, звонит в дом для обслуживающего персонала, будит Валентину – Эридеро, знает Байрон, весьма ценит женщину, работающую у него не первый год, и просит прийти незамедлительно. На нее и возлагает надежды: она просто обязана помочь ему разрулить ситуацию. Осмотрев «гостью», Валентина поспешно приносит смоченные в холодной воде полотенца: первое кладет на лоб, второе и третье прикладывает к рукам. Та не открывает глаз, никак не реагируя на проделанные манипуляции, а время от времени едва слышно произносит нечто неразборчивое. Проходит почти час, и Валентина подзывает Байрона:

– Ей не становится лучше, – она озадаченно качает головой, – кажется, ей даже хуже. Я бы на твоем месте поставила патрона в известность.

– Четыре утра, – ошеломленно произносит парень. – Он рассердится…

– Смотри сам, – вздыхает Валентина, – объясняться придется тебе.

– В доме должна быть аптечка…

– Ты с ума сошел! – восклицает женщина. – Ни о каком самолечении не может быть и речи.

Байрон в смятении выходит на улицу, закуривает. Если через час ее состояние не улучшится, придется сообщить… Пять часов – почти утро, пытается успокоить себя он. Час спустя возвращается, с надеждой глядя на Валентину. «Не тяни, – говорит она, – я тебя покрывать не стану». Байрон, сознавая, что вляпался по полной и стоит сделать неверный выбор, его ожидают серьезные неприятности, взвесив все «за» и «против», приходит к выводу: лучше перестраховаться и, рискнув, наткнуться на недовольство патрона, чем нести ответственность за возможные осложнения, вызванные его бездействием. Решившись, поднимается на верхний этаж и боязливо стучит в дверь центральной комнаты… с мыслями он собраться не успел, ответ последовал незамедлительно: образ жизни неизбежно накладывает отпечаток – подобно многим своим «коллегам», Эридеро получил в подарок к славе и могуществу весьма чуткий сон.

– Патрон, – извиняющимся тоном проговорил Байрон, испуганно уткнувшись в закрытую дверь, – гостье плохо.

– Что с ней? – абсолютно бесстрастный голос.

– Высокая температура, жар…

– Позови Валентину, пусть посмотрит…

– Я так и поступил, – с облегчением сообщает Байрон. – Она сделала все, что могла, но сеньорите по-прежнему плохо. Кажется, она начинает бредить… Я подумал, что вы должны знать.

– Правильно сделал. Возвращайся.

Не веря своему счастью, парень спешит выполнить указание.

Несколько минут спустя в комнату Веры проходит Эридеро. «Открой окно!» – велит он Валентине, опускается на придвинутый к кровати стул и принимается внимательно оглядывать мертвенно-бледную «гостью». Не преувеличил парень, констатирует он, ей в самом деле плохо. В этот момент она поворачивает к нему лицо и что-то говорит на родном языке – тихо и очень внятно. «Бредит, не соображает, где находится… – отмечает Эридеро, – да и неудивительно после пережитого». Мужчина дотрагивается до ее запястья, нащупывает пульс – учащенный, даже слишком, сжимает горячую, словно обожженную руку, и Вера, внезапно распахнув глаза, судорожно вырывает ее. «Судя по реакции, она меня узнала, – усмехается он. Пристально всматриваясь в бледное лицо, произносит: – Ты помнишь, где находишься?» В ответ Вера поспешно закрывает глаза и отворачивается. «Помнишь… – задумчиво говорит он, набирая номер: – Доктор Монрой, вы мне нужны безотлагательно. Через четверть часа за вами заедут». Затем отходит к окну. Сквозь боль, слабость и окутавший сознание туман Вера физически ощущает скользящий по ней взгляд: мало-помалу он возвращает ее в реальность, подобно другому взгляду, который она почувствовала, лежа на полу в тюремной камере, – холодному, жестокому, хищному. Тогда она заставила себя собраться и ответить, сейчас же боится открыть глаза, прочесть жестокость и насмешку, понимая: ответить она не сможет, силы иссякли, их источник, казалось ей, погас. Зажмуривается, и в этой детской попытке убежать представляется себе на удивление жалкой.

А между тем в обращенном на нее взгляде не скользило и тени насмешки. Мужчина смотрел на нее сосредоточенно, обеспокоенно, с нескрываемым интересом. Вера немало удивилась бы, узнав, что ему так и не удалось сомкнуть глаз этой ночью, и причиной тому была она. То, что он охарактеризовал прихотью, на самом деле было порывом, довольно неблагоразумным, признал он позже в разговоре с Эленой. Но в те минуты нечто заставило его принять решение, последствия которого, понимал он, могут быть непредсказуемы и весьма существенны. А чем объяснялся этот лишенный здравого смысла шаг, объяснить до конца он так и не смог ни Элене, ни самому себе. «Решено!» – сказал Коати, и он, словно наяву, увидел ее измученное лицо и огромные глаза. Представил, как ночью в комнату войдут, и, возможно, в последнюю секунду она распахнет глаза, так же, как несколько часов назад, – с детской доверчивостью и открытостью, встретив дуло пистолета… А еще была Элена: для близко знакомого с ней человека ее поступок был чем-то из рода фантастики – Элене не были свойственны сентиментальные порывы, и у него не возникало сомнений: ни за что на свете не стала бы она вытаскивать из тюрьмы кого-либо, руководствуясь жалостью и желанием восстановить справедливость – подобный поступок необходимо было заслужить. Очевидно, это полуживое создание достойно справлялось с выпавшими на ее долю несчастьями, в противном случае Элена бы и пальцем ради нее не пошевелила. И потом, она не особо ладила с женщинами и не имела подруг. Завоевавшая ее симпатию заключенная должно быть особа довольно необычная, предположил он, и этот факт пробудил в нем любопытство. Обо всем этом он размышлял, слушая диалог Коати и Элены, и мысль о том, что она вырвалась из тюрьмы ради того, чтобы сутки спустя быть убитой киллером в Колумбии, показалась ему неким изощренным трагикомическим фарсом. Если Элена полагает, что «сувенир» заслуживает свободы, не стоит нажимать на курок, не оставив ей ни малейшего шанса, решил он, в конце концов сделать это я всегда успею, – и озвучил свою прихоть, не без удовольствия обставив «дона Карлоса»… Желаемое он получил – нежданная гостья оказалась полностью в его власти. Решать ее судьбу отныне не может никто, даже Элена. «Что мне с тобой делать?» – в очередной раз мысленно обратился он к Вере. Это история только начинается, и лишь время покажет, не придется ли пожалеть о спонтанном порыве – едва ли не единственном принятым Эридеро решении, в правильности которого он сомневался. Сомневался, так как не мог не признать правоту Коати. Двойную правоту Коати, если быть точным, отметил Эридеро: видела и знает она достаточно, чтобы создать проблемы, и это превращает ее в носителя информации, информации, которая не отпускает… и да, вероятнее всего, к этой информации добавится новая, если она задержится среди них надолго. Что остается ему? Создать для нее тюрьму с условиями пятизвездочного отеля в надежде, что она смирится и согласится покорно существовать в предложенных условиях? Если она действительно обладает характером, то рано или поздно желание обрести свободу одержит верх над страхом, и тогда у него не останется выбора… Ее необходимо заставить понять это как можно скорее.