Салават Вахитов - Салагин. Книга о любви

Везде встречаются новые, незнакомые мне люди, которые настороженно рассматривают меня. Берёзы в рощице, что начиналась в ста шагах от нашего дома, стали большими, правда, лес стал реже: сказалось влияние человека. Всё изменилось: появились новые дома, исчезли некоторые старые, и лишь одно осталось неизменным, что удивило меня: тропинки, по которым я ходил сорок лет назад, остались на прежнем месте. Да-да, всё изменилось за это время, а тропинки остались! Они не заросли и не изменили своих очертаний, они, как и стены дома, хранили память обо мне прежнем – коротко стриженном нескладном подростке в пластмассовых очках, уродовавших, как мне казалось, лицо. Кто знал, что через сорок лет такие очки войдут в моду и молодёжь будет носить их с удовольствием. Тогда же я чувствовал себя чужим в среде неочкастых сверстников, переживал по этому поводу и, гуляя в одиночку по лесным тропинкам, записывал в тетрадку слова.

Слова, как древние знаки, обладают магией, а поэтому не могут не хранить секретов. Настукивая ежедневно на клавиатуре буквы в слова, а слова в предложения, я с удивлением обнаруживаю, как параллельно с задуманными образами вне моей воли возникают неожиданные смыслы и ассоциативные связи, о существовании которых совсем не предполагал, даже не догадывался. Каждый день, садясь за компьютер, я продолжаю путешествие, которое начал когда-то двенадцатилетним подростком, мечтая найти скрытые сокровища. Но теперь я-то точно знаю, где таятся настоящие клады, и, совершая всё новые и новые открытия, понимаю: единственное, что никогда не может надоесть, есть счастье познания.

Однажды я поинтересовался у юной писательницы с загадочным именем Оля, что она пишет – рассказ или повесть. Девочка удивилась, и ответ её был непререкаемо холоден: «Я пишу только книги». Я сконфузился и попытался изменить формулировку вопроса: «Нет, ты меня не поняла. В каком жанре ты работаешь?» «Это ты меня не понял, – рассердилась она, – я же сказала, что пишу только книги!» «Извини, – спохватился я, – мне и самому следовало бы догадаться». С тех пор и я пишу только книги.

Я пишу книги, потому что у меня есть сердце, которое хранит тайну. Тайна эта проста, но сам я довольно долго доходил до её понимания. Она помогает мне творить собственный мир в калейдоскопе меняющихся мозаик. Вы же знаете, есть такая детская игрушка – калейдоскоп, в трёх зеркалах которой постоянно сменяются неповторимые узоры, составленные из цветных стёклышек. Когда я был ребёнком, всегда расстраивался, что понравившуюся картинку нельзя закрепить – остановить, чтобы потом любоваться ею вечно. Помню попытки осторожно передать калейдоскоп маме, чтобы и она оценила восхитившее меня чудо, но, увы, в какое-то мгновение коварные стёклышки успевали переместиться и складывались в совсем иную комбинацию. «В калейдоскопе жизни люди обречены видеть мир по-разному», – расстраивался я. А молодой пытливый мозг тут же задавался вопросом: «Почему это „обречены“? Не является ли иное видение преимуществом?»

Увлёкшись писательским творчеством, однажды я совершил небольшое открытие. Возможно, для кого-то оно и не станет настоящим откровением, но мой «секретик» позволяет придавать объём и глубину незатейливым, на первый взгляд, повествованиям, поэтому я им часто пользуюсь. Только для того, чтобы раскрыть несложный художественный приём, сначала придётся рассказать вам о моей первой любви, поскольку именно она и научила меня писательскому ремеслу. Я ещё никогда никому не рассказывал о своей первой любви, историю эту надо бы держать в тайне: любовные переживания – вещь довольно интимная. Но что делать, если писательское искусство познаётся только через любовь и никак иначе? У меня лишь маленькая просьба: пусть всё, что я расскажу, останется между нами. Ладно?

И тут я понимаю, что если и говорить о первой любви, то сначала следует поведать о том, что к двенадцати годам жизни я прочитал три тысячи книг. Когда я сообщаю друзьям об этом бесспорном для меня факте, они проявляют недоверие и начинают возмущаться: «Как? Такого не может быть! Ты что, считал их? Или вёл списки?» «Нет, – отвечаю, – сам я списков не вёл, их вели за меня другие люди». «Да-да, конечно, в детстве у тебя были личные секретари», – они пытаются язвить. Меня всегда удивляет леность человеческого мозга, нежелание поколдовать чуть-чуть над несложной задачкой и попытаться решить её. Вы-то хоть догадались, кто может не только сосчитать количество прочитанных ребёнком книг, но и перечислить их – все три тысячи? В 1973 году подобная задачка решалась просто, поскольку не было Интернета и электронных изданий. Конечно, вы уже сообразили: подсчёт вели библиотекарши, им было нетрудно, поскольку записи о прочитанном сохранялись в библиотечных формулярах.

Итак, примем за аксиому, что к двенадцати годам я прочитал ровно три тысячи книг – тонких и толстых, смешных и грустных, гениальных и совершенно бездарных. Я читал все, что попадало в руки: сказки и научную фантастику, повести и рассказы для детей, романы и драмы для взрослых, учебники по астрономии и радиотехнике… Список бесконечен, его легко продолжить. Часто думаю о том, насколько важно, чтобы в пору жадного, яростного поглощения молодым и свежим мозгом информации о мире рядом был мудрый наставник. Моим же чтением, увы, никто никогда не руководил, поэтому я и стал тем, кем стал, – банальным путешественником во времени.

В пору моей прекрасной юности я совершенно не понимал, почему писатели так много пишут о любви. Мне казалось неразумным растрачивать столько энергии и драгоценных страниц на бессмысленные описания объятий и поцелуев, да и герои-любовники не находили у меня сочувствия. Хотя, конечно, немного привираю: шекспировскому Ромео, к примеру, его глупости почему-то прощались. Честно говоря, любовь была девчачьей темой, и это девчонки могли тайно, скрывая не только от родителей и учителей, но и от нас, мальчишек, зачитываться какой-нибудь «Анжеликой», а потом долго секретничать, чего-то там обсуждая. И где они брали такие книжки в 73-м году, одному Богу ведомо.

Теперь я в возрасте и понимаю, насколько был несправедлив в своих детских суждениях: если и стоит о чём-то писать в этом мире, то только о любви.

Удивительно, что, несмотря на колоссальный разброс в тематике чтения, в голове, тем не менее, не было хаоса: информация скрупулёзно оценивалась и размещалась по специально отведённым полочкам в коре головного мозга. Это происходило само собой, так уж я устроен. По натуре я собиратель и классификатор. Если, например, коллекционирую спичечные этикетки, марки или значки, – это означает, что все они должны быть аккуратно расставлены по кляссерам и коробочкам в полном соответствии с избранной темой. Так же я поступаю и с книгами. Помню, у меня сначала было всего три книги, и я мечтал о большой библиотеке – такой, как у Максима Горького. О ней я прочитал как-то в журнале «Наука и жизнь». Межу прочим в статье автор рассказывал и о библиофильстве. Вероятно, делал он это весьма умело, потому что разжёг во мне желание обладать бесценными книгами, и новая страсть, как разгорающийся пожар, вмиг охватила неокрепшую душу.

Читать дальше