Салават Вахитов - Салагин. Книга о любви

Я плачу о тебе днём и ночью,

Я плачу, я одну тебя молю.

Я плачу о тебе, я плачу о судьбе,

Я плачу, я рыдаю, дорогая.

В жаркий летний день он выходил из дома и садился в тени у подъезда прямо на асфальт, прислонясь к стене, и долгие часы проводил в таком положении. Я поначалу не понимал смысла его великого сидения, мало ли по какой причине человек может сидеть часами недвижно. Видимо, со временем медитировать в одиночку Хамиту стало скучно, и он стал привлекать к странному занятию и меня. Мне было все равно где сидеть, уткнувшись в книгу, поэтому я не стал возражать и составил ему компанию.

– Выбрось книгу, – сказал Хамит, – я тебя не для этого позвал.

– А для чего? – удивился я. – Ты ж молчишь битых три часа…

– Посмотри на девочку через дорогу.

Я посмотрел. На скамейке у дома сидела Оля. Точно так же, как и я, – с книжкой. Она читала прямо под палящим солнцем. Возможно, заодно и загорала.

– Так ты в неё втюрился! – догадался я. – Так вот ты о ком плачешь днём и ночью!

Хамит скрежетнул зубами, злобно сверкнул восточными очами, но сдержался и промолчал.

Надо сказать, к девчонкам я в ту пору относился плохо и жениться на них, как предлагал Наилька Акбашев, никогда не собирался. Более того, в классе считалось дурным тоном сидеть с девочкой за одной партой – точно как в книжке про Тома Сойера и Гекльберри Финна. Это было просто невыносимо для настоящего мальчишки, потому что с девчонками сажали в наказание лишь хулиганов и двоечников.

В отличие от нас с Хамитом, Петра и Ринат не стеснялись общаться с Олей. А дело в том, что она была начитана не меньше меня и любые аббревиатуры разгадывала с лёгкостью. Теперь ребята стали больше обращаться к ней, я потерял исключительность, и мои услуги вдруг стали невостребованными. Конечно, это меня злило и печалило. Из-за какой-то мерзкой девчонки мой авторитет оказался на абсолютном нуле, а возможно, и в минусе. Но поделать, увы, ничего было нельзя, оставалось только смириться. Правда, вскоре случилось так, что мне удалось взять реванш и поставить зарвавшуюся девочку на место.

Поздней весной Анна Фёдоровна, наша учительница по химии, а заодно и по биологии и немецкому языку, повезла меня в город на республиканскую олимпиаду. Электричка, на которой мы ехали в город, опоздала и, когда мы дошли до университета, участники уже сидели в аудитории и вовсю выполняли задания. Как я ни упирался, бойкая организаторша за руку втащила меня в переполненный зал и – о ужас! – усадила меня рядом с какой-то девчонкой. «Это за что такое наказание? – промелькнула мысль. – Почему я, отличник с примерным поведением, должен сидеть с девчонкой?»

От огорчения ни о какой олимпиаде я уже думать не мог, лишь отодвинулся на край скамейки и просидел битых два часа, отвернувшись от моей соседки. Хотя вру, всё-таки краем глаза я на неё поглядывал. Скажу по секрету, мне было не то чтобы стыдно сидеть рядом с незнакомой девочкой… В том то и дело, что она оказалась знакомой, и надо ли говорить, видимо, и так понятно, что это была та самая Оля. Случилось непредвиденное: вдруг новые приятные ощущения, вызванные неожиданной близостью, ранее мне абсолютно неизвестные, бесцеремонно ворвались в сознание и разнесли мозг на тысячи мельчайших химических элементов. Когда же они наконец соединились обратно, олимпиада уже подходила к концу, народ начинал сдавать задания и расходиться. И только тут я взглянул на Олины ответы и понял, что моя соперница по разгадыванию паролей в химии совершенно тупит. Она не может написать простейшую формулу соединения кислорода с углеродом. Да ведь любой дурак знает, что кислород и углерод желают жить вместе, только для того чтобы им соединиться, нужно дополнительное тепло, и тогда начинается процесс горения. Так вот и я, сидя близко к Оле, почувствовал её тепло, и трепетное пламя неожиданно ворвалось в мою неокрепшую душу:

Мама!

Ваш сын прекрасно болен!

Мама!

У него пожар сердца.

В результате горения, конечно, ничего хорошего не получается – или угарный газ, или углекислый. Правда углекислым газом дышат растения, и он незаменим при изготовлении газировки, так что… Я оторвал краешек от своего оставшегося чистым листочка, написал на нём ответ – СО 2 – и незаметно передал Оле. Возможно, мой благородной порыв заслуживал, как минимум, улыбки или благодарного взгляда, но ничего подобного не последовало. Девочка аккуратно переписала формулу, сдала задание и невозмутимо продефилировала мимо меня к выходу. В тесном проходе между партами я почувствовал яблочный аромат её волос. О, вдыхать запах юной, уверенной в себе женщины – это совсем не то, что вдыхать запах бензина или канифоли в сараях моих друзей!

Следующим летом Хамиту не надо было уговаривать меня посидеть с ним напротив читающей под солнцем Оли. Я и сам без всяких просьб каждое утро спешил занять заветное место.

Девчонки в то время развлекались тем, что устраивали секретики. Сейчас это почти забытое занятие, поэтому стоит объяснить, как они делались: в земле рылась небольшая ямка круглой или овальной формы, в полученном углублении складывалась мозаика из разноцветных камешков, стёклышек или лепестков цветов и накрывалась сверху стеклом – простым или цветным; потом стекло засыпалось землёй и маскировалось травой и старыми листьями. При желании землю со стекла можно было разгрести и тайно любоваться причудливым узором. Никто, кроме ближайших подруг, не мог знать о местонахождении секретика. Таковы были правила.

Задачей же мальчишек было девичьи секреты находить, восторгаться замысловатой мозаикой, а затем уничтожать. С чего повелась такая игра, одному богу известно, но, уже будучи взрослым, я много раз наблюдал, как люди продолжают свои детские игры: сначала восторгаются красотами мира, а потом всячески стремятся от них избавиться. Одни созидают, другие уничтожают. Правила принципиально не меняются.

Однажды Петра с Ринатом объявили, что видели, как Оля возится под берёзой рядом с поляной, где мы обычно играли в вышибалы. Наверняка она устроила там секретик. После не очень продолжительных поисков мы Олин тайник нашли. Но каково же было моё разочарование, когда, раскопав секретик, мы обнаружили грубую поделку – нечто совершенно безобразное из кусочков гудрона и мелкой гальки. О существовании абстракционизма я тогда не догадывался и оценить увиденное знаком «плюс» не смог.

– Фигня, – сказал Петра.

– Да, фигня, – подтвердил Ринат.

Ребята были недовольны. Хвастаться такой находкой перед кем-либо было бессмысленно: ещё и на смех поднимут. Мы даже ломать такой секретик не стали, а лишь запинали его ногами и ушли, раздосадованные.