Петр Карцев - Кот олигарха. РОМАН

Лена взвесила обстоятельства и открыла дверцу.

Не успела она устроиться поудобнее, как он рванул с места, словно боялся, что Лена передумает, и завертел руль, огибая пересохший фонтан в форме каменной чаши с воздетым над ней кадуцеем или, может быть, посохом Асклепия. В темноте было трудно разглядеть.

– Если вы меня можете высадить у ближайшего метро… – сухо попросила Лена, – какое вам по дороге…

Боллинг ничего не ответил. Они выехали на аллею, по которой Лена шла через парк. Боллинг гнал машину, будто его преследовали, но при этом умудрялся с виртуозной точностью лавировать между выбоин и вздутостей винтажного асфальтового покрытия.

Лену качало из стороны в сторону. Она прикинула, что на такой скорости они доедут до метро очень быстро, и, чтобы не терять времени, перешла к тому, что ее беспокоило:

– Мне показалось, что вы… пытаетесь злоупотребить Аниной болезнью и слабостью…

Она тщетно подождала ответа и продолжила:

– Если она вам предлагала… предлагала, например…

Машина резко съехала с обочины в придорожную траву, чуть не ткнулась носом в темные кусты и остановилась.

У Лены внутри екнуло. Она повернула голову.

– Не оглядывайся, – сказал Боллинг.

– Почему? – испуганно спросила она.

– У меня на заднем сиденье собака, – объяснил он. – Сегодня утром умерла.

Она уставилась прямо перед собой в ветровое стекло, над которым склонилась ивовая ветка.

Боллинг открыл багажник, потом долго шуршал целлофаном, наклонившись над задним сиденьем. Затем он вырос слева в поле ее зрения и остановился, глядя на Лену через стекло. Правой рукой он держал лопату и зажимал под мышкой довольно объемный сверток. В левой руке у него был фонарь наподобие тех, какие носят в старых фильмах железнодорожные обходчики.

Он поднял фонарь и посветил им на Лену.

– У тебя есть время? – спросил он.

Она открыла дверцу и ощутила на лице прохладное дыхание подступающей ночи. Боллинг нырнул под деревья парка. Свет фонаря мелькал и подпрыгивал впереди, обозначая шагающий силуэт, позади которого тут же смыкалась темнота. Мягкая земля пружинила под ногами, и Ленины каблуки немного проваливались, словно чьи-то очень маленькие и слабые руки пытались удержать ее. Лишь кое-где почти полная луна проглядывала сквозь шелестящие кроны и на короткие мгновения освещала путь. Лена два раза споткнулась, и на второй чуть не влетела носом в спину Боллинга. Она уже открыла рот, чтобы шепотом предложить более справедливое распределение доступного света, когда сисадмин довольно внезапно остановился. Теперь она впаялась в него всем телом и больно ударилась коленом о лопату. Удар, к счастью, пришелся плашмя.

– Нет смысла далеко идти, да? – риторически спросил Боллинг.

Он поставил фонарь на землю, и Лена увидела, что они стоят посреди небольшого пятачка земли, окруженного кустами бересклета и поросшего только редкими пучками травы и вездесущей снытью.

Бережно опустив сверток под ближайший куст, Боллинг закатал рукава рубашки и начал энергично копать прямо по центру прогалины. Лена отошла в сторону, так, чтобы не попасть ему под руку и чтобы фонарь не бил в глаза. У Боллинга на лице поблескивали капли пота и металлическая оправа очков. Он тяжело сопел.

Лена подумала, что нужно ему помочь, но абсурд подобной попытки, в ее офисном костюме и туфлях, был очевиден. Она виновато сказала:

– Сейчас есть такие фирмы… они забирают животное, кремируют… потом привозят…

Боллинг поднял к луне мокрое лицо.

– Что ты за мужик, – с трудом выдохнул он, – если не можешь похоронить друга своими руками.

Лена быстро устала стоять на каблуках. Ей было горько и неловко, и она старалась думать об Ане, но шумное копошение Боллинга ее отвлекало. Он обошел уже отчетливо намеченную могилу, чтобы подступиться с новой стороны, и теперь у нее перед глазами был довольно жирный волосатый кусок его спины там, где рубашка выбилась из брюк. Лена не могла понять, почему она поплелась за ним в парк вместо того, чтобы самой дойти до ворот и сесть на автобус. Боллинг громко всхлипнул. Только теперь она поняла, что у него из-под очков катился не пот, а слезы.

Он копал с исступлением, словно старался таким образом заглушить горе. Когда – быстрее, чем ожидала Лена, – работа была окончена, он воткнул лопату в холмик вырытой земли, оперся на нее и отдышался. Потом он принес сверток и опустил в могилу. Лена переступила с ноги на ногу, не зная толком, как себя вести.

– Как ее звали? – спросила она.

– Ивонна, – сказал Боллинг.

Он выпрямился, опустил по швам руки, сжатые в кулаки, и произнес:

– Прощай, хвостатый друг.

Затем он обхватил черенок лопаты левой рукой, прикрыл глаза правой и разрыдался.

В понедельник днем Лена не выдержала и отправилась исследовать столовую. Она не любила есть одна в публичных местах, но сидеть голодной в обществе Жанны и Яны, похожих на двух сытых наглых пантер, было пределом безнадежности. Столовая оказалась огромной и светлой, неуловимо похожей на школьный спортивный зал. Вдоль одной стены у длинного прилавка тянулась очередь сотрудников, набиравших на подносы еду; остальное пространство было хаотически заставлено легкими пластиковыми столами, рассчитанными на четырех человек каждый. Кое-где на стенах висели картины абстрактного свойства. Распределение форм и цветовых пятен на них можно было принять за альтернативные варианты расстановки мебели в помещении. В дальнем углу Лена заметила выход на застекленную веранду, за окнами которой угадывался вид на реку. Больше всего Лену поразил оглушительный шум накладывающихся и резонирующих голосов, сливающихся в торжествующий варварский клекот.

Однако выбор и запах блюд произвели на нее благоприятное впечатление. Как обычно в такой ситуации, она набрала чуть больше еды, чем диктовали экономия и скромность. Отойдя от кассы с тяжелым, опасно кренившимся подносом, Лена с тревогой заметила, что все столы заняты как минимум на три четверти, и немногочисленные свободные места подразумевают присоединение к сформировавшимся и оживленно беседующим компаниям совершенно незнакомых людей.

Она двинулась среди обедающих сотрудников к веранде в надежде найти там столик, который случайно освободится в последнюю минуту. Однако у стеклянных дверей ей преградил дорогу чрезвычайно широкий в плечах и в поясе охранник, смотревший почему-то поверх ее головы.

– Я здесь работаю, – неуверенно и довольно тихо сказала Лена.