Родион Рахимов - Чертополох. Репортаж из поднебесья

Поселок Красные Ключи, зажатый к берегу Уфимки лесистыми горами, мне понравился сразу, как только я оказался на одной из самых длинных и главных улиц. Воздух поселка, весь пропитанный ароматами леса, теплой смолы, муравьями, запахом бензина вперемешку с запахом подгнившей древесины, будоражили в моей памяти дни недавнего детства, прошедшие среди грохота тракторов, трелюющих тяжелые бревна к сплаву. Поэтому я ехал в Красные Ключи, как в родной поселок.

На следующий день серебристый лайнер перенес меня из осени в зиму, из московской слякоти в уральскую стужу. Монотонно гудели турбины, унося меня все дальше и дальше от столицы. Где было прожито четыре года. Справа в иллюминатор светило солнце. А там внизу, как объявила по радио бортпроводница, бушевала пурга. Самолет шел на снижение. Все ближе и ближе подступали облака. При виде их каждый раз у меня появлялось желание прыгнуть на них с высоты и порезвиться как в стогу соломы. Далеко за элеронами догорали мосты. Другой на моем месте взял и уехал, но я не мог уехать, не лишив себя иллюзии на повторное возвращение и бесцельное прожигание жизни.

Каждый «лимитчик» с нетерпением ждет окончания срока временной прописки. В конце декабря у меня заканчивался этот срок, и документы на постоянную прописку уже лежали в моей тумбочке. Но радости от этого не было. Потому что постоянная прописка ничего не давала кроме возможности встать в очередь для получения жилья, лет через десять. Увеличивая сроки ожидания одиночества и неустроенности. И поэтому я должен был сделать так, чтобы лишить себя этой возможности.

Но для этого нужен был документ, компрометирующий меня в глазах общественности. Который гарантировал бы отказ в постоянной прописке. Опуститься до того, чтобы подобрала, меня милиция в нетрезвом состоянии я не мог. И поэтому ждал случая. И когда представился случай, я сразу же воспользовался им, даже не успев опомниться.

Ежегодно мы с друзьями встречали новый год за городом. И каждый участник новогоднего стола должен был внести свою лепту. Мне выпало достать мешок картошки.

В овощных магазинах давали только по три килограмма. И поэтому ребята «договорились» с рабочими на овощной базе, возле которой мы работали, и внесли кое-какую мзду. Мне оставалось всего лишь найти машину и привезти ее к месту пиршества.

Весь ужас я понял только за воротами овощной базы, когда словно из-под земли вырос перед машиной милиционер с черно-белым жезлом.

– Опля! – вырвалось у меня.

Видя перед собой милиционера в сержантской форме, я спиной чувствовал мешок в багажнике. Его примерный вес, цвет и даже пыльный запах мешка. Машина взвизгнула тормозами. Сержант отдал честь:

– Почему Вы заехали на территорию плодоовощной базы? Знаете ли Вы, что это не положено?

Таксист пожал плечами. Делая вид, что ему всё – равно, куда прикажут пассажиры, туда и едет. Смерив меня подозрительным взглядом, сержант попросил открыть багажник. По моей спине побежали мурашки. Мне ничего не оставалось, как выйти из машины и следовать за сержантом к красному «жигуленку» с рацией.

– Вот люди! Уже машинами воруют, – сказал он сидящему за рулем лейтенанту. И повернувшись ко мне, добавил:

– Документы есть?

Я нехотя вытащил паспорт.

– Так – так, Чураков Алексей Иванович, – сержант взглянул в мой паспорт, составляя протокол. – Тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения, уроженец поселка Тибиль Башкирии, стало быть, земляк! А я из Бирска. Слыхал? – улыбнулся он, и тут же сдвинув брови, заученно проговорил, – Рост ниже среднего, волосы прямые, светлые, глаза карие, нос прямой, губы тонкие, волевые, никаких отличительных примет на лице и на руках нет. Полосатая телогрейка на лесоповале будет тебе к лицу. Кем и где работаешь?

– Сварщиком на стройке.

Он недоверчиво улыбнулся. Видимо его смутил мой вид. В худшем случае я мог походить на прораба.

– Да – а, Чураков, что же толкнуло тебя на воровство? Да еще под праздник? Что дети плачут, да?! Есть просят, да?!

– Да расстрелять его на месте – вмешался лейтенант. Что с ним чикаться!?

И пока они составляли протокол, я уже отсидел десять лет. Три раза расстрелял себя и четыре повесил. И чувствуя, что краснею, выдавил из себя:

– Да не себе это, а ребятам. В общем, собираемся мы встречать Новый год за городом. А будет человек тридцать. Кормить их надо? Надо. Да какое это воровство средь бела дня? На базе больше гниет. А что будет мне за это?

– Ничего. Вызовут в горисполком, штрафанут рублей на пятьдесят. И «турнут» из города за сто первый километр!

Что «турнут» меня устраивало. Но мне было жаль пятидесяти рублей. Я задумался и пролепетал:

– А может не надо а? Протокол-то, а земляк? Поймите, я же не для себя… Я просто прошу.

– Что написано пером – не соскребешь и топором, – сказал он и отвернулся.

– А как быть с мешком?

– Свари себе ужин!

За поворотом я выкинул мешок на обочину. И отпустил такси.

– Ну что Чураков, допрыгался? Не умеешь воровать – не воруй! Ни когда чужого не брал. И на тебе преступление! А что же заставило тебя сделать это?

Много вопросов, роились в моей голове в тот вечер, на которые, не было у меня ответа. Но зато на борту самолета я понял. Я же сам хотел этого. Вспомнил про гороскоп. Я же чувствовал, что со мной в этом году должно было что-то случиться?! И на – те вам. Получите, распишитесь! И это еще цветочки… думал я, разглядывая здание аэропорта в иллюминатор. А что если и другие в этом году совершат такие же необдуманные поступки? От солдата до президента – каждый на своем уровне, исходя из своих возможностей и масштаба?

Как бывший ракетчик, перед моими глазами предстали те ребята, которые сидели за пультами ракетных установок и подводных лодок.

Находясь в воздухе, я несколько раз ловил себя на том, что невольно шарил взглядом по горизонту в поисках атомного гриба. И от таких мыслей мне становилось страшно. И я зажмурил глаза, пытаясь развеять дурные мысли. Подали трап.

До поселка Красные Ключи путь не близкий. Несколько раз сменяешь автобусы и электричку, и только тогда, внизу под горой покажутся веселые огоньки поселка.

Изменения в доме Краюхиных я заметил сразу же, как только сошел с автобуса. Окна освещал неоновый свет, вместо бывшей простой лампочки. Двор тоже был освещен. И даже Бобик теперь не лаял на каждого прохожего, а может и в самом деле уже некого сторожить, – подумал я, толкнув ногой калитку низеньких ворот. Теперь мне было все равно. Назад пути уже не было. А мосты отступления догорали рубиновыми огоньками уходящего автобуса. На запоздалый лай Бобика вышла сама Оля.