Владислав Мирзоян - Гур-гур вместо музыки

Чудо – голую бабу проскочили.

*

– А человек горит? Какое надругательство! – и так далее…

Тут начались самозабвенные монологи редакторов о смысле жизни, смерти, долге режиссёра перед жизнью и смертью и пр.

– Все помрём, – задумчиво сказал Проценко, – Пусть останется.

Знал бы он – крепкий мужик – совсем немного ему осталось.

Монологи закончились.

Второе чудо свершилось.

*

– Ну… митинг этот – я не обсуждаю, – нахмурился Проценко, – Давай так – Партию нашу я никому трогать не позволю – выкидываешь митинг, я подписываю бумаги.

Третье чудо свершилось.

*

Но какой чёрт меня дёрнул за язык сказать:

– Я ничего переделывать не буду

*

Проценко удивился.

Министру – какой-то студентик говорит нет.

– Ты что – спорить что ли со мной тут собрался? – сильно удивился Проценко, – Как Курсы называются?… При Госкино. Это мои Курсы. Сейчас позвоню Кокоревой – она тебя выгонит.

– Ну… звоните, – и земля поплыла под стулом.

– Да нет… – передумал Проценко, – … я не буду Кокоревой звонить. Я мастеру твоему позвоню. Чтоб фильм за тобой переделал, – он так и сказал – «за тобой» – как дерьмо убрал, – Кто там у тебя мастер?

– Гуревич, – сказал я.

И вспомнил, что говорить этого не следовало.

*

– Ах, этот!… Понятно всё! – откинулся в кресло Проценко, – Значит – диссидентский капитальчик себе зарабатываете? И потом – страдальцами – на историческую родину?… Значит – так! Бабу голую убрать! Гроб убрать! Митинга этого – чтоб духу не было!… Нет… – редакторам, – … завтра – ещё раз фильм просмотрите – и полный список поправок мне. Свободен! – и занялся бумажками на столе.

*

Редактора ликовали. Подружка моя сидела пришибленная.

Всё геройство меня покинуло:

– На какую историческую родину? – зачем-то залепетал я.

– А-а! Не хотят они с Гуревичем на родину, – объяснил Проценко редакторам, – В Америку хотят…. Наше государство их кормит, поит, обувает, учит. А они – на государствен-ные же деньги – страну грязью обливают.

Я уже не сопротивлялся – так, вяло вякал:

– А где это я страну обливаю? Я про партию сказал.

– Рот закрой мне тут – про Партию!

– И то – не я сказал – народ. В народе зреет… – и тут я случайно попал в какую-то точку, видимо, созвучную идеям Проценко.

– Это не твоего ума дело! Партия разберётся! – усмехнулся, – Гуревич, небось, надоумил? – редактору – Иру Кокореву вызови. Что она там смотрит? Гнездо какое-то диссидентское развели!

*

Космонавтом вместе со стулом я плавал в тошной невесомости.

Мало – я сам утопал, так я ещё и Гуревича топил. И директора Курсов.

Которая ко мне очень хорошо относилась.

И это как-то придало мне сил:

– А при чём тут Гуревич?

– Что – скажешь, не он это делал?

– Он вообще к фильму не имеет отношения

Проценко удивился.

– Он фильм видел?

– Видел. Вчера.

– Что сказал?

– Да то же, что и вы.

Это очень удивило Проценку.

И я повторил ему почти слово в слово Гуревича. И ещё раз повторил:

– Это – народ говорит. Нужны перемены. Время требует

– Нагод, – передразнил меня Проценко.

Я разозлился.

Стул из невесомости брякнулся на пол.

– Вообще-то – я не картавлю.

*

Да Проценко и сам стал понимать, что я не еврей.

– А если ты не картавишь, что ж ты ходишь у них на поводу?

И тут, утопая, я стал огрызаться:

– У кого я хожу? Я – что считаю нужным, то и делаю. И ни у кого на поводу не хожу! А от Гуревича я не слышал за год вообще никаких диссидентских разговоров. И фильмы у него есть и о грузинах, и о русских, и об иконах… – со мной было кончено,

но я кинулся отмазывать Гуревича,

ибо всё, что происходило, было по моей вине.

Я был сбивчив, но видимо говорил горячо – говорил, что Гуревич мастер, Гуревич профи, Гуревич классик – странно, но Проценко слушал. Я видел – он отходил от своей вспышки.

*

– Так! Все свободны, ты остался, – вдруг встал и объявил Проценко, – И ты, девушка, иди, погуляй, – это моей перепуганной подружке с застывшей улыбкой.

Все вышли.

*

Когда все выходили, я тоже почему-то встал.

Мы стояли друг против друга.

Он был немного ниже меня ростом, но шире – крепкий мужик с казачьей чуть вьющейся чёлочкой…

*

Что было дальше – мало кто поверит.

Но, как это касается Гуревича, я всё же, дорасскажу.

В словах, может, и не точно – за смысл ручаюсь.

*

– Наглый ты… – как-то устало сказал Проценко, – … ни с кем не считаешься. Не люблю наглых… чёрт с тобой и твоим Гуревичем. Квартальный план горит – я пописываю акт, едешь в свой Новосибирск…

– Я из Ленинграда…

– Не перебивай, бл… дь! … Едешь в Новосибирск, выкидываешь на… уй этот митинг.

И какой чёрт меня опять дёрнул:

– Я ничего не буду выкидывать…

Пауза…

– Ты что оборзел, …ля?

*

Министр со мной говорил, как шпана из подворотни.

Просто он не привык, что бы ему говорили нет.

– Ну, почему оборзел? – возразил я.

– Выкинул на… уй этот эпизод, я сказал! – заорал Проценко.

Не зря у них в кабинетах двери были с обивкой.

– Не выкину.

Проценко присмотрелся ко мне:

– Не пойму – у тебя связи? … или ты дурак?

– Нету у меня связей, – голосом утопленника сказал я.

– Значит, дурак. Сам сказал , – усмехнулся Проценко – видно было – он от меня уже устал, – Короче!… зае… ал! Выбрасываешь этот ё… аный митинг, я подписываю – идёшь дальше, в Госкино СССР.

Что за черти дёргали меня в тот день за язык – не знаю, но я опять сказал:

– Да не буду я ничего выбрасывать

*

Проценко побагровел.

И тут – я ушам своим не поверил:

– Ты что – в е… льник хочешь!

И тут повёлся я….

*

Я не люблю, когда со мной так разговаривают.

И хрен с ним – что министр.

Не гнев, не агрессия, а какое-то нехорошее безразличие посетило меня.

Я довольно долго занимался восточными единоборствами, когда это было ещё подпольно…