Наталья Бочка - Жёлтый билет. Три жизни, три дороги, три судьбы…

Девушка молчала. Она и сама уже понимала, что нужно было просто выслушать ругательства хозяйки и сделать так, как она хочет. И всё. А теперь.

– Что теперь? – растерянно спросила она у матери.

За окном послышался какой-то шум. Матушка бросилась к окну и резко обернулась:

– Жандармы! Беги!

– Куда?

– Куда-нибудь! Быстро уходи! Быстро! Потом придёшь позже или завтра. Как уйдут.

– Но куда я пойду, мама? – Виолетта чуть не плакала, но мать толкала её к выходу.

– Спрячься где-нибудь, потом вернёшься. Ели поймают – каторга тебе грозит.

От этих слов Виолетта вздрогнула и быстро выскочила в коридор. Она метнулась к выходу, но там слышался шум шагов, тогда она пошла в противоположную сторону. Там, в конце коридора окно. Она быстро открыла расшатанный шпингалет, взобралась на подоконник и спрыгнула в темноту.

Через неделю после смерти Ильи Алексеевича Чашечникова, после нескольких допросов в полиции, Аделина в черном платье и шляпке сидела в гостиной. Глаза, опухшие от слёз скрыты черной вуалью. В мыслях ощущение бесконечного, окутывающего горя.

Она только что вернулась с кладбища, где издалека смотрела на похоронную процессию, что сопровождала гроб её любимого.

По-своему она любила, этого не слишком красивого, толстого, пожилого человека. Ведь именно он, рассмотрел в ней самую суть. Уловил всё, что она хотела показать. Сделал её своей маленькой девочкой, которой она никогда не была ни для кого. Он давал ей всё, чего она только могла пожелать. Делал её бесконечно счастливой. За это она была искренне благодарна. И никогда не жалела о времени проведённом с ним.

Как жить дальше она не знала. Что делать, как поступать? Ещё не пришли здравые мысли и рассуждения, от того, что почти шесть лет за неё думал Илья Алексеевич. Он всё решал. Все вопросы. Аделина совершенно ничего не касалась. Никаких забот. Она только получала и наслаждалась достатком и роскошью, которой каждый день окружал её Чашечников.

Что делать теперь?

К крыльцу подъехала коляска. Аделина всегда слышала, когда подъезжала коляска. И выглядывала в окно, чтобы помахать рукой своему Пупсику. В этот раз она не встала и не подошла к окну. Ей было безразлично, кто и зачем приехал. Абсолютно всё равно.

Колокольчик – словно гром.

Голоса. Слуга вошел, за ним пожилая дама – это Она, жена Чашечникова. Невысокая, плотная, со строгим выражением на не слишком привлекательном лице. Черное платье и шляпка придавали угрожающий вид её движениям. Будто бы оглядывая комнату, она искоса посматривала на Аделину. В какой-то момент девушке даже показалось, что губы её брезгливо покривились. Возможно, это только показалось.

– Я пришла сказать вам, что дом продается, и вы должны освободить его в ближайшую неделю.

Аделина подняла глаза и спросила:

– Но куда же я пойду?

– Это – мне совершенно всё равно. Я только ставлю вас в известность.

Было понятно, что она приехала лично посмотреть на ту, что столько лет держала её мужа в прочных объятьях лёгкого помутнения рассудка. Пришла понять, отчего он, точно заговорённый, шел сюда за всяким лишним разом.

– Ещё, я прошу вас покинуть этот город. Для того, чтобы честное имя моего мужа не было связано с какими либо подробностями вашей личной жизни.

– Но я не собираюсь…

– Это вы сейчас не собираетесь, – осекла женщина, – а пройдёт немного времени и вам покажется всё таким простым и смешным. Начнёте трезвонить на всех углах. Будете с каждым следующим обсуждать предыдущего, – она говорила это с какой-то внутренней горечью, словно выталкивала из себя то, что совсем ей не хотелось говорить.

– Не нужно мне говорить это, вы не правы.

Женщина, посмотрела на Аделину и немного вроде сбавила тон:

– Хорошо если я не права. Прощайте. Надеюсь через неделю вас тут не застать. Иначе придётся вызывать полицию.

Она вышла.

Когда Луиза в плохой одежде, насквозь пропитанной запахом дешевых трактиров, попала в этот необыкновенной красоты дом, то сначала испугалась. Не от красоты и роскоши, что тут царила, испугалась тому, что прогонят, да ещё изобьют в придачу. Но так не случилось и в наблюдательном взгляде мадам, Луиза, хоть и была не слишком умна, но всё же распознала заинтересованность.

– Давно ты на улице? – спросила мадам.

– С позапрошлой зимы, – произнесла Луиза.

Мадам прищурилась, она как будто искала в лице девушки какие-то признаки или особенности.

– Покажи паспорт, – потребовала мадам.

Луиза порылась в узелке и достала грязную книжицу. Женщина глянула на неё и взяла двумя пальцами. Открыла, пролистала, потом вернула книжицу и сказала:

– Пойдёшь в участок. Не бойся, – поспешила она добавить, увидав испуг на лице девушки, – скажешь, что пришла от Агнессы. Там тебя примут очень вежливо, ни кто не скажет, ни одного плохого слова. Поверь мне. И не бойся.

– Но полицейские могут прогнать меня, – перебила Луиза, – они всегда так делают.

– Не прогонят, ели ты скажешь, что я тебя прислала, – запомни только что нужно говорить. После участка пойдёшь по этому адресу – это баня. Деньги у тебя есть?

– Есть немного.

– Значит, сходишь в баню. Через несколько дней в полиции получишь документ, и потом только ты можешь сюда вернуться.

Луиза сделала всё как ей велели.

Первые месяцы жизни в борделе, складывались не просто. Она всё время делала что-то не так и раздраженные клиенты жаловались хозяйке. Но после того как Агнесса приставила к Луизе опытную Сюзанну, которой на вид было уже около тридцати пяти, дела у Луизы пошли более-менее хорошо.

Конечно, не всё сразу давалось. То, что в уличной науке хорошо, в борделе не приветствуется. Рамки, в которых Луиза привыкла работать на улице, значительно расширились и довольно скоро она начала работать наравне остальными, более опытными девушками. Когда это стало происходить, Луиза почувствовала в себе неуёмную тягу к ремеслу и через небольшой промежуток времени, в чём-то, стала даже превосходить некоторых девушек. Хозяйка удивлялась, такой странности Луизы, но и поощряла.

Здесь в этом доме, Луиза впервые увидала танцующих девушек. Одна в своей комнате она старалась повторять их движения. Всё, что она повторяла за другими, получалось у неё во стократ лучше и грациознее. Всё, что познавала, делала так, как ни кто другой.

При всём этом редкая неразговорчивость и некоторая даже отстраненность совсем не добавляли ей симпатий среди девушек. Они перешептывались и смеялись. И конечно завидовали. Ели бы не своеобразные таланты, не было бы у неё и покровителей. Но сама хозяйка, глядя на все эти странности, часто приструняла тех, кто выказывал Луизе недовольство.