Евгения Алфёрова - Повесть трудной поры девичьего счастья. Автобиографическая повесть. Рассказы. Стихи

В июне 1949 года всё поменялось. Однажды на нашу баржу взошёл измождённый, худющий, с белым как полотно лицом, дядька. Мама, увидев его, закричала, бросилась встреч. Мама, Ванька его обнимать, а я стою в сторонке, не понимаю. Наконец, мама подвела его ко мне и сказала, «Женя, это твой брат, Павел!». Нина в то время ходила на пароходе «Шеговары» маслёнщиком. Смазывала детали движителя, на равных с мужчинами заготавливала дрова. И до зимы про брата ничего не знала.

А у меня к Павлу возникла неприязнь. Ведь я его совсем не помнила. Мама, Ванька, Павел ликовали. Взахлёб делились прошедшим и произошедшим. Впервые я увидела маму весёлой, словно с крыльями за спиной. От Павла многое узнали. Оказалось, он приехал от брата Николая, который был ранен жестоко в 1941 году под Ленинградом, и, лишившись поллица, перенёс всю блокаду, отработал на Кировском заводе, а сразу после войны уехал с женой «на хлеба» её родины в Рязанскую глубинку. Туда, после контузии, в 1948 году добрался и Павел. Там же и узнал, что брат Александр за войну дослужился на Северном Флоте до капитана 1 ранга, и продолжил службу в Северодвинске. А маму с братом и сёстрами потеряли потому, что семья нигде не была прописана, и после смерти отца перемещалась по Северной Двине, без приюта и адреса. Александр семь раз тонул, спасали. Был неоднажды ранен, выжил. У Николая и Александра родились дети. Много война порвала. Жизней, судеб, связей, семей. Покорёжила, покуражилась.

Всё лето Павла выхаживали. Добыли двух овец, откармливали мясом, отпаивали травами. Привыкла, прониклась. Подружились. Ожил. Порозовел. Повеселел.

В августе стало известно, что баржу в Кузино на зиму не поведут. И мама решила, что в школу я впредь ходить буду там, где семья и баржа зимуют. Третий класс начался в деревне Березники. Я ведь второй класс не закончила, и в третий пришла лишь в октябре. Только разлиновала тетради, привыкла к распорядку и урокам, как баржу повели в село Емецк, на другую сторону Северной Двины. В этой школе стало труднее, т.к. в Березниках ребят было мало и учительнице хватало времени, чтобы подтянуть меня до уровня. В Емецке же я стала отставать, появились двойки.

Обрадовалась, когда мама сообщила, что нас снова переводят, на этот раз в райцентр Двинской Березник. Но и там пробыли совсем чуть чуть. Пришло распоряжение прикреплять суда к отстоечным пунктам. Устанавливались послевоенные порядки. И нас, беспризорных, прикрепили к Лимендскому затону, что в городе Котласе. Совсем поздней осенью, ломая первый лёд, нас притащили на зимовку. Здесь же оказалась и Нина.

Поселили нас в районе Новая Ветка, в домике у пропускных ворот к причалу. В конце ноября я пришла в Лимендскую «немецкую» школу. Называлась она так потому, что располагалась в бараке, стоявшем в ряду таких же, построенных для немцев Поволжья, эвакуированных сюда в начале войны. Так что в классе оказалось пополам русских и немцев. Дина, также перехавшая в Лименду из Кузино, привела меня в беленьком летнем платьице, втолкнула в класс, и убежала в свою школу №1. Я страшно застеснялась, и не знала, что сказать. Думала, что ребята меня, за такое платьице засмеют. Но обошлось. Никто даже не хмыкнул, а учительница, Стрекаловская Валентина Ивановна, приняла очень радушно. Притиралась я к новому коллективу долго и сложно. Ну никак ни с кем не дружилось. Однако, когда ребята узнали, что я идеально линую тетради (было время на барже рисовать и чертить), отношение ко мне резко изменилось. А когда я начала сплошь получать пятёрки по чистописанию, то и вовсе, стали наперебой просить меня писать письма. Тогда это было модно. Писать письма красиво, и не важно, что не своей рукой.

1950 год был очень тяжёлым. Злобствовала дезинтерия. Умирали дети. Памятуя о пережитых мною болезнях, мама как могла оберегала меня. К счастью, меня недуги миновали.

Набравшись сил, Павел уехал на работу в Устюг. Мама и Иван подрабатывали, Нина следила за хозяйством в межнавигационном отпуске, мы с Диной учились.

В феврале нас догнал новогодний подарок судьбы. Как то Иван выступил в Великом Устюге на партийной конференции. И среди его речи в зале поднялся человек и спросил:

– Вы – сын Анны Яковлевны Алфёровой!?

– Да.

– И я. Александр!

В перерыве обнялись. Удивились, что не узнали друг друга сразу, и договорились, что устроят маме сюрприз. Чтобы не напугать, позвонили в Лименду и послали парламентёра с поручением ждать очень важного гостя.

Все мы почти до ночи ждали и гадали, кто бы это? Какой начальник к нам придёт, и почему так поздно?

И вот, заходит франтовый моряк. Мама в обморок. Все в слёзы, что мама умерла. У неё до того сердце шалило. Но мама очнулась, и всю ночь они, взрослые, проговорили. А я проспала.

Через два дня Александр уехал. А мама чуть погодя, к нему в гости, в Северодвинск. Так закончилась зима. И для нас, наконец, завершилась война.

***

В четвёртый класс я пошла 1-го сентября! Валентина Ивановна сразу же предупредила, что 4-й класс выпускной, будут экзамены и потому к учёбе надо отнестись крайне ответственно. Школа оказалась от нас далеко, и приходилось огибать затон целых 8 километров, шагая по шпалам. Однако с ледоставом полегчало, т.к. школа была почти напротив нашей мазанки, на другом берегу затона, и стоило лишь его перейти.

Той осенью нас переселили в «зону» – бывший лагерь. В мазанку с единственной комнаткой, в которой уместились все: мама, мы с Диной, Иван и Нина с мужем, Гусманом Сафиуловичем Сафиуллиным. Дядя Гриша, как мы его звали, был добрейшей души человеком, хоть и отсидевшим свой срок за молодецкую драку. Полюбились они друг другу на том же пароходе «Шеговары», будучи членами одного экипажа.

Только зиму я проболела. Сначала грипп с осложнением. Страшно заболела голова. Ночи напролёт кричала. Заподозрили менингит. Лечили на дому. Боли сменила полная глухота. Как только не лечили. Однажды знахарка посоветовала капать в уши молоко кормящей матери. Им и лечили дальше. Много детей рожали. Было у кого попросить.

В школе стали писать мне задания. Учёба превратилась в переписку с учителем. Весь четвёртый класс.

Первого мая, утром, Иван пристально так смотрит на меня. А я ничего не пойму, нервничаю. В голове шумит. Ваня, выждал, посомневался ещё с полчаса, подходит и говорит:

– Женька, да ты никак слышишь?!

И я поняла!

– Да! – отвечаю.

– А ты видишь, что у нас?

– Нет.

– На стенку то посмотри!

А там! Там репродуктор музыку и песни первомайские наигрывает. Громко. А я то думала, шум в голове. Вскоре выздоровела. Успела подготовиться и сдала экзамены. А прочили мне второй год учиться в том же классе.

Весной 1952 года, как обычно, мама, Иван и Нина с мужем ушли в навигацию, а мы остались доучиваться. Как то утром просыпаемся, а в мазанке по колено воды. Наводнение! И две крысы по комнате плавают! Я страшно перепугалась, и давай орать. Разбудила ором Дину, та тоже в крик. Визжали, пока до нас не добрели мужики из плавсостава, квартировавшего в соседних домах. Ворвались, отловили и выбросили крыс, а нас оставили жить в затопленном доме. Так мы и провели неделю. Обуви то не было. На улицу не выйти. Вот и прыгали с кровати на кровать. К импровизированной кухне на обеденном столе. Наводнение держалось ещё неделю, но нам повезло, т.к. в Лименду пришло судно, на котором служил Павел. Он то нас и забрал к себе на борт.