Евгения Алфёрова - Повесть трудной поры девичьего счастья. Автобиографическая повесть. Рассказы. Стихи

Только мы освоились, как телеграмма. Мама в тяжелом состоянии в Архангельске! Дина уехала к маме. И баржу Павла повели в Архангельск. А я одна в размокшем доме прожила ещё неделю. Вернулась Дина, рассказала, что мама упала с рубки на палубу. С тяжелейшим сотрясением мозга пролежит в больнице ещё месяца три. Посадила меня на теплоход догонять баржу Павла, дала на пропитание хвост копчёной трески и я, в 11 лет одна три дня плыла в третьем классе на трещёчине, да на воде. Павел встретил меня в Архангельском порту, поселил на баржу, а через неделю приехала его жена, Рая, с месяц как родившейся дочкой Валей. А ещё через месяц малышка заболела и умерла.

До конца навигации прожила с Павлом и Раей. Совсем одичала, отбилась от рук, т.к. баржа почти всё время простояла у причальной стенки в Архангельске, а я, с такими же детьми барж дорезвилась до вшей в волосах, которые осерчавший брат мне и состриг к сентябрю. Выписавшаяся мама, увидев меня, только и вымолвила «без матери и дитя сирота». Так в пятый класс я пошла в косыночке с обритой головой.

Из пришедшей в негодность от наводнения мазанки в Зоне нас переселили на Нижний Караван в двухэтажный коммунальный дом. Коммунальная жизнь, дворовая ватага требовали твердости духа, и мне пришлось проявлять характер, т.к. первое время соседские мальчишки донимали не щадя мой возраст и пол. Дралась, как мои любимые герои из прочитанных книг. Хотела быть такой же смелой и справедливой. Придирки кончились сразу после того, как однажды главного задиру, Толю Волова, отправила в нокаут сумкой, в которой тащила тяжеленную книгу. С тех пор мы стали лучшими друзьями. А к друзьям Толяна никто не приставал.

Несмотря на послевоенные годы никакого напряжения в отношениях между местными и немецкими детьми в школе не было. Я дружила и соперничала в выразительном чтении с Эльзой Бонке. Защитником моим от обидчиков в школе был Ваня Фишер.

В пятом классе получила я и первую любовную записку от Васи Нюхина, со словами «Смотри это письмо только тебе, я ведь не всем дарю открытки!» Роман не состоялся. Отбрила я его жестко. Так, что всю жизнь он при встречах стеснялся.

Смерть Сталина проревела вместе со всеми. Не помню, чтобы у кого-то не было эмоций. Черные повязки. Длинные заводские гудки. Растерянность в глазах. Долгие разговоры про неизвестное впереди. Казалось, что лучше уже не будет.

В конце учебного года нам сообщили, что школа закрывается на ремонт и в шестой класс всех разведут по разным школам.

Лето 1954 года провела на маминой барже. Читала столько, что потом казалось, будто за все последующие годы жизни столько не прочла.

Завела собачку. Назвали Тузиком. Достался он мне от мальчика, который, рыдая шёл топить ещё слепых кутят. Один мне приглянулся, и мальчик с облегчённой совестью ушел дальше. А Тузик вырос большим и достойным псом.

«Душная» школа, потому что стояла у свалки, встретила меня неприветливо. Другой коллектив, другие порядки. Пришлось подстраиваться. Убегать с уроков, доказывая оболтусам, что я не слабже. Стали вызывать маму к классной руководительнице. Вместо неё ходила Дина и устраивала мне разносы. Боялись мы маминой строгости. Однако, пока не встроилась в коллектив, хулиганила.

А весной приехал в гости брат Николай со всей семьёй, и остановились они в нашей коммуналке на месяц. Их четверо, да нас – четверо! Мама увидела сына впервые после войны. Переживала страшно, трогая его ужасные раны. Я пугалась поначалу. Да и как не пугаться, когда у человека половина лица в клочья, соштопанные кое-как. Но Николай умел и этим лицом улыбаться так, что любой оттаивал.

Седьмой класс отучилась в своей немецкой школе. Была этому обстоятельству несказанно рада.

А в восьмой класс, в 1955 году, перевели меня, и уже до выпуска, в новенькую школу №5. В том году мы учились танцевать. В основном вальсы. Кто нибудь напевал, а остальные кружились. В коммунальном доме широкие и длинные коридоры. Было где. Мне в кавалеры чаще всего попадался, или сам подхватывал верный Толька Волов. Начинали заговаривать о любви. И вновь записка, и вновь воздыхатель посрамлён. Не пришло ещё время.

Война отдалялась в прошлое. О ней всё меньше говорили. Хотя переживали также остро. Десятилетие победы официально не праздновали. Но в каждой семье, в каждом дворе отмечали. В горькую. Как в атаку. Как в последний раз.

***

Он приходил изрядно выпивши, и приводил собутыльников. Пили дальше и закусывали так, что после них нам есть было уже нечего. И когда компания расходилась по домам, Иван, брат, в пьяном угаре кричал на маму. Мы заступались, и он набрасывался на нас.

– Нахлебницы! Я вас кормлю, так что молчите!

Ивану в 55-м было 27-мь. И мама его защищала. Она нам всё время говорила, Иван нам всем вместо отца и вы должны его слушаться. Мы и слушались. Стоило ему только глянуть, и мы затихали. Если трезвый. А если нет, или на маму огрызается, молчать не могли, с сестрой.

Ему всегда – лучший кусок мяса. Всё лучшее – для Ивана.

Дина на него гладила, стирала, ушивала, так он и любил её больше, чем меня. Мне же говорил, что я способна только коровам хвосты крутить. Смеялся. А мне обидно.

Дине деньги давал, и она позволяла себе хоть что то купить. А у меня в седьмом классе было единственное из шотландки в клеточку платье с плеча сестры. Которое я каждый день стирала, гладила и пришивала белый воротничёк. Так и проходила в нём весь класс. А мама нас всё убеждала, «вот выучитесь и тогда и там всё будет».

Прошла зима. С Устюга стал подтягиваться плавсостав для подготовки судов к навигации и погрузки. Приехал и брат, Павел. Со всей семьёй. Зато один раз привез всякого из сельпо! Мы с мамой и не видели такого. Павел зимой, оказывается, закончил курсы речников, и получил право на самостоятельное плаванье. Шкипером. Зарплата выросла, но все деньги он отдавал жене.

Мама же по ночам дежурила, днём кормила семью из 8-ми человек, покупая всё сама. Магазин был в Котласе. Она после смены туда. Наберёт две сумки продуктов, перевяжет их, и зерез плечо. Пешком на Нижний караван километра три. Так до середины апреля, когда они, мама, Павел, его жена Рая, и двое пацанов уплыли. А мы с Диной остались доучиваться.

В мае посадили картошку и стали готовиться к экзаменам. Дина сдавала за 10-й класс, а я – за седьмой. Тогда же встал вопрос, куда идти дальше?

Дина подала документы в Кировский сельскохозяйственный институт. Сдала хорошо вступительные экзамены, ей сообщили, что поступила и обещали прислать вызов. Но не прислали. Она прождала до октября, поехала, но было уже поздно. Опоздала. Забрала документы, вернулась домой и успела поступить в Лимендский речной техникум на механика. Времена были дисциплинарными. Без команды, приказа никуда не решались. Вот и осталась так Дина без высшего образования.