Олег Ока - Бесконечность на два не делится

…в начале мира воссуществовал великий змей по имени Кем-Атеф, который, умирая, завещал своему сыну Ирта создать Великую Восьмерку богов (боги Амана, Каук, Наун, Хаух и богини Амауни, Кауки, Науни и Хау-хи). Боги имели облик мужчин с головами лягушек, а богини – женщин с головами змей.

Боги Великой Восьмерки плавали в водах первозданного Науна и отправились в путь к низовьям Нила, в г. Гер-мополь. Из земли и воды они создали Яйцо и поместили его на Изначальный Холм. Там из яйца вылупился Хапри – юный бог Солнца… – его глаза уже не хотели смотреть, и «Книга мёртвых» отправилась в пасть ночи… Они пришли к нему в сон – Аупут, покровитель умерших, могил, погребальных таинств; Каука, олицетворение Великой Ночи; Нефтида, вместе с сестрой Исидой встречающая у восточного неба умерших и Дуат – инобытие, сопровождаемый, как обычно, богинями Нхаба и Нэит, почти сливающимися с ночным мраком.

– " Тень – это след света, который тело поглощает, оставляя пустоту,» – вспомнил Би Фонтенеля, хотя утверждать авторство он не стал бы. Он прекрасно понимал, что это сон, но смысла не было, и это почему-то беспокоило его. Как и то, что в сне ему нужен смысл. Сон по-определению олицетворяет наши страхи и вожделения. Что эти боги могли дать ему? От чего избавить? Они пришли не к нему, понял он, им не до него, какие-то свои божественные дела и заботы вели их, и его сон служил им вратами в неведомое ему, но для них насущное, требующее их присутствия и вмешательства… А он вдруг оказался в кристальной воде ночного лесного озера, но прозрачной, как синее стекло, до самого дна в бахроме колышущейся травы. И вместе с ним была она… Абсолютно нагие, они плавали под водой друг за другом, их тела отливали голубым серебром, напоминая кадры» Человека – амфибии», и он никак не мог уловить момент, чтобы разглядеть её лицо… Он всплывал на поверхность, чтобы сделать глоток воздуха, низко нависали над водой ветви деревьев, и над ними мерцали звёзды. После вдоха он ушёл в воду и лицом к лицу столкнулся с Аллкой. Её глаза были закрыты, груди колыхались в потоках воды, а руки протягивались к его лицу…

Он закричал и проснулся. В комнате было так же темно, но кто-то здесь был, это ощущалось совершенно отчётливо. Он не мог и не хотел приподниматься, чтобы оглядеть комнату, и к нему подошли. Это была Нефтида, юная и стройная, и на её плече сидела призрачная птица Нэит…

– Не торопи события, шелестящим шёпотом сказала Нефтида, еле шевеля губами. – Мы не ждём тебя, нам нужно другое, чего ты не знаешь. И не желай этого знания, ибо оно может убить, а может дать бессмертие, что для тебя – одно и то-же … – она ушла вслед за другими…

6. – За спиной захлопнулась дверь парадной. Было всё ещё темно, но уже с явными признаками белых ночей – чуть ощутимым мерцанием, невидимыми следами искр и сполохов тумана. Он поднял голову – за чёрным стеклом чувствовался сгусток более светлого. Рыжий кот Бублик охранял пустоту двора. Би поднял руку, пошевелил пальцами.

– … Человеку не нравятся вещи, которых он не понимает. Опера, балет, Дж. Джойс, Рубенс… но многое из того, что нам не нравится – взаимоисключающие явления. (хотя многое просто язык не поворачивается назвать «явлением». Рубенс и – Ксюша Собчак, Феллини и – «Дом – 2», Джеймс Джойс и – Д. Донцова. Что истинно и что – дерьмо? А ведь большинство людей сразу скажут – что есть что. Вопрос чисто риторический. Но вот балет. Явление порождено культом тела. Разновидность бодибилдинга, у-шу и пр. явление антихристианское. И тут-же – сопоставление. Рубенс – тоже культ тела. Микеланджело, Роден, Да Винчи… но все они – явления от БОГА. Так что правильно, а что – нет? Не понятно. Цивилизация – творение не людей, но природы. Потому-что так надо. А может быть по другому? —

Эти туманные рассуждения свидетельствовали только лишь о беспомощности человека, не желающего принимать некоторые условности общества. Но поскольку против общества не попрёшь, приходилось подчиняться. Би ненавидел работать. Сам процесс ОБЯЗАТЕЛЬНОСТИ насилия над своим «Я» был ему противён… Почему он ДОЛЖЕН вставать ни свет ни заря с уютного дивана и включаться в процесс, ему навязанный и потому противоестественный. Конечно, никто не должен содержать его, обеспечивать все те небольшие удобства и прихоти… А может быть по-другому? Тогда только БОГ. Он должен работать у тебя домработником? И у каждого из миллиардов паразитов, ползающих по планете? Что-ж, Он всемогущ. В Его распоряжении все ресурсы мироздания…

Чорт! Куда смотрят коммунальщики, ноги сломаешь, не дойдя до работы!!! … В метро было столпотворение. Час пик. Хорошо – ехать без пересадок. Он смотрел на лица. Лица ничего не выражали, обычное нейтральное выражение, «на людях», когда не надо соображать, делать выбор поступка, и реагировать не на что. Просто «фотографии на документы».

– Нет людей мудрых и глупых. Потенциал любого безграничен. И каждый живёт в своей философской системе, по своим правилам, руководствуясь своей этикой. И в границах своей системы – он мудрец. Другому нет хода в этот мир. Конечно, каждый мир самостоятелен и самоценен, только границы этих миров очерчены чётко, или размыты. Имеют тенденцию к усложнению, или застывши. Способны к взаимопониманию, открыты для влияния, или замкнуты в своих установках, не способны к эволюции, окоченевши в собственных догмах. Они живут по законам замкнутых систем. И любое покушение на эту замкнутость воспринимают, как угрозу существованию… Как мы одиноки в этих своих замкнутых мирах. И нужна вся, присущая нам мудрость, чтобы выжить в них … —

Он стоял, крепко притиснутый со всех сторон, с тоской косясь вверх, на яркий поручень, до которого было не дотянуться, и чувствовал острое ребро ноутбука в сумке, вывернутой невероятным образом. Кроме ноутбука там находился ещё свёрток с котлетами, пожаренными вчера перед сном, и пара бутербродов с какой-то эластичной колбасой…

Ехать было ещё три станции. Ерунда, когда-то он ездил по полтора часа, с двумя пересадками… Вокруг него покачивались десятки обособленных миров, индивидуальностей, континуумов. В складках одежды прятались иные измерения, чёрные дыры, струны и рояли… Что-то вдруг изменилось в объёме поезда, будто само пространство замерцало и завибрировало. Тусклый свет стал прерывистым, будто вырывался из плафонов отмеренными порциями, лица серыми пятнами изгибались, как в изогнутых зеркалах смеха, только вместо смеха их провалов ртов рвался немой крик. Люди задвигались, словно какой-то поршень пытался выдавить их в заднюю дверь, в чёрный зев тоннеля. А потом звук включился и ударил по сознанию, по нервам, сдавил внутренности, вставил куски ваты в уши. Не было различимых слов, даже эмоции вылились в этом звуке – рёве сплошной какофонией, в которой и тоска, и злоба, и протест звучали на одной ритмической ноте. Казалось, если бы окна можно было открыть, люди стали бы выбрасываться в мелькающую тьму. Здесь движение было невозможно…