Борис Давыдов - Обочина

– Мишутка, иди за грибочками слазь в подпол. Заодно и варенья прихвати, какое понравится.

Оставшись одна, Алла подумала: «Миша говорил, что его матери пятьдесят два года, а на вид ей дашь больше шестидесяти. Наверное, тяжело ей одной. А может, после смерти мужа постарела. Но бодрая, подвижная. Хотя будешь подвижной, работая почтальоном на три деревни. А это, как говорил Миша, надо не меньше десяти километров отшагать. И так почти каждый день. Причём и в дождь, а зимой в пургу, в морозы. Да, не позавидуешь. С другой стороны, в совхозе, наверное, ещё тяжелее работать. А ведь и там работают женщины». Вскоре появилась Екатерина Ивановна.

– Ладно, хоть письмо Мишутка догадался прислать, что приедете, – поставив на стол две тарелки с куриным супом, произнесла она. – К вашему приезду я курицу утром порешила. Сама-то я редко балуюсь мясом, всё больше овощи ем.

Скоро на столе, кроме супа, появились солёные грибы, вишнёвое варенье, зелёный лук, варёная колбаса, привезённая Михаилом из города.

– Мам, ты водочку будешь или сухое вино? – когда все сели за стол, спросил Михаил.

– А ты будто не знаешь, – улыбнулась мать. – Вашу кислятину даже мой поросёнок не станет пить.

– Понял, мам, понял. – Михаил наполнил две рюмки водкой. – Алёна, тебе тоже водочки?

– Вообще-то я сухое предпочитаю, – поморщилась Алла. – Но если тётя Катя раскритиковала его…

Улыбнувшись, Михаил и третью рюмку наполнил водкой.

– Теперь я предлагаю выпить за мой диплом о высшем образовании, – торжественно произнёс он, вставая из-за стола. – А также за то, что меня оставляют преподавателем нашего института.

Мать именинника поперхнулась.

– Неужто в институте учительствовать будешь?

– Да, мам, буду учительствовать в институте, – польщённо улыбнулся Михаил. – И не только учительствовать, но буду ещё в аспирантуре учиться, чтобы в недалёком будущем учёным стать.

– Учё-ё-ны-ы-м, – округлила глаза мать. Затем вздохнув, покачала головой. – Да, жалко, отец не дожил до этих дней, как бы он обрадовался сейчас. Был сын-хулиган, а тут вона куда вышел да ещё выше хочет идти. – Снова покачав головой, она вдруг встрепенулась и, радостно сверкнув тёмными глазами, добавила, поднимая рюмку: – Давай, Мишутка, выпьем за тебя, а отец, может, сейчас наблюдает за нами. Ну-ка, порадуем его…

За обеденным столом Алла вела себя довольно свободно, охотно отвечала на вопросы Екатерины Ивановны, интересовавшейся её планами на будущее, её родителями. Спросила она также, не рано ли в восемнадцать лет замуж выходить, может, повременить годок? Михаил, поглядывая то на невесту, то на мать, прислушивался к их разговору и улыбался.

После чая он первым встал из-за стола.

– Спасибо, мам, за ужин, всё было очень вкусно, – вежливо поклонился он. – А сейчас мы с Алёной в мазанку пойдём, я покажу ей, где каждое лето дневал и ночевал.

– Мишутка, постель я там чистую постелила, – предупредила мать. – Так что можешь хоть сейчас ложиться, если хочешь. А ты, Алёнка, в доме со мной будешь спать или в мазанке?

Алла замялась, не зная, что ответить.

– Мам, мы позднее обсудим этот вопрос, – ответил за неё Михаил. – А пока немного отдохнём. Ты не обижаешься, что мы покидаем тебя?

– За что обижаться-то? За то, что вы молодые? На это не обижаются.

Сын, обняв невесту, вышел из дома, а мать подумала: «Неужто вместе станут спать? Грех-то какой без венчания. Ну и девки нонче пошли, хоть бы меня постеснялась».

Войдя в мазанку, Михаил воскликнул:

– О, запах детства! Чувствуешь, Алён?

– Чувствую, – улыбнулась она, хотя не чувствовала никакого такого запаха. И сказала себе: «Не проветренным помещением пахнет. Но если Мише хорошо, то я просто обязана поддержать его хорошее настроение».

Михаил продолжал говорить о детстве, о деревне, Алла, слушая его, оглядывалась по сторонам. Слева стояла старинная кровать с никелированными шариками на спинках, рядом – два табурета. У дальней стены – большой окованный сундук, правее – деревянный короб. Под самым потолком был протянут шнур, видимо, для развешивания одежды. Окон в мазанке не было совсем, висела на шнуре электрическая лампочка.

Михаил внезапно умолк и уставился на девушку, словно увидел её впервые.

– Какая ты красивая, Алёна, – восторженно произнёс он и, шагнув к ней, подхватил на руки.

– Миша, отпусти, – счастливо смеясь, задрыгала она ногами. – Ми-и-ша! Ты мне всё платье помнёшь…

Покружив с Аллой по комнате, Михаил опустил её на кровать и принялся осыпать поцелуями. Девушка запылала под шквалом этих ласк, боясь одного – потерять контроль над собой.

– Ми-и-ша, – взмолилась она слабым голосом, – прекрати, у меня голова кружится…

Но Михаил, казалось, ничего не слышал, распаляясь всё больше и больше. Девушка умолкла, то ли растерявшись от любовного натиска, то ли обдумывая, как поступить. Вдруг она почувствовала, как тронулись с места и поползли вниз трусики. «И до свадьбы только месяц», – мелькнула в голове короткая, как молния, мысль. Но тут поцелуи прекратились.

– Алёна, извини, – услышала она взволнованный голос, – я слишком далеко зашёл. – Михаил пересел на табурет, повернувшись спиной к девушке.

Немного полежав, она встала и прижалась грудью к широкой спине молодого мужчины.

– Цветочек ты мой беленький, – не выдержав, ласково прошептал он, поворачиваясь лицом к ней и целуя её щёки, глаза, волосы, – цветик ты мой, ясноцветик, снегурочка моя чистая…

Алла таяла от нежных слов, будто комочек снега под палящими лучами солнца. Она вдруг поняла: если бы Миша настоял, она давно бы отдалась ему. И сейчас, непонятно почему, девушке самой захотелось предложить себя. Может, просто в благодарность за его чуткое отношение к ней.

– Миша, – плотнее прижавшись к нему, прошептала она, – я согласна с тобой спать.

– Точно? – еле сдерживая волнение, тихо спросил он.

– Да.

– Алёнушка, – погладил он её по руке, – ты пока раздевайся, ложись, а я сбегаю к матери, скажу, чтобы она не ждала тебя.

Когда стемнело, влюблённые вышли на свежий воздух. Пахло свежескошенной травой и ещё чем-то для Аллы незнакомым, но очень приятным. Взявшись за руки, они дошли до края деревни и долго слушали, улыбаясь, лягушачий концерт, доносившийся с болота.

Утром влюблённые ворковали, лёжа в постели, когда мать постучала к ним и спросила, не хотят ли они парного молочка.

– Хотим! – закричал Михаил. – Сейчас, мам, приду. – Он встал с кровати, надел плавки. – Алёнушка, я сейчас.

Минуты через две вернувшись с кринкой, он сказал, едва переступив порог:

– Мать даже пуховой шалью укрыла молоко, чтобы оно побольше витаминов сохранило и было тёплым, как только что из-под козы. Пей, Алёнушка.