Эла Бо - Ганешка

–Ниче, хорошая старуха была,– похвалила невольная слушательница, успевшая уже подправить себе настроение.– Сколько барахла мне принесли от нее, да и пожрать много осталось. Добрый у нас в подъезде народ, меня не забывают. Всегда все мне несут. Че там они раскудахтались? И че это баба Санькина рыдает? Как там ее звать-то? Женька что ли…

Женя рассказывала и слезы катились по щекам.

–Кто не пережил этого, никогда не поймет. Мне в больнице говорили, что ребенок родится больной, чтобы мы отказались от него. Я тогда плакала постоянно. Жалко малыша было. Как я могу разрешить убить его. Саня тоже сказал, чтобы никого не слушала. Раз решила рожать, значит так и будет. Ничего, говорит, вырастим и воспитаем. Ванечка почти нормальным родился. Всего лишь чуть-чуть отставал в развитии. Замечательный, ласковый, улыбчивый малыш. Прошел год и мы почти что перестали беспокоиться. Врачи тоже уже не вздыхали тяжело, глядя на упрямых родителей. И вдруг Ванечка заболел. Мы сразу и не поняли в чем дело. Какие-то бесконечные болячки полезли. Мы их мазали зеленкой, старались потеплее одеть сыночка. Думали, что он просто слабенький, вот и простужается. Только ничего не помогало. Прежде спокойный малыш теперь постоянно капризничал, ни с того, ни с чего начинал плакать. Приходилось чуть ли не круглосуточно держать его на руках, ласково поглаживать, говорить что-нибудь. Так и прожил он оставшиеся два года у меня на руках,– Женя опять заплакала.

Женщины сидели молча и ждали, когда она успокоится. Воды ей налили. Она сделала пару глотков, вытерла слезы.

–Когда мы спохватились, было уже поздно. Врач орал на нас так, что мы испугались как бы ему самому плохо не стало. Результаты обследования стали шоком для нас. За что? В чем этот малыш провинился? И в чем провинились мы, раз наш сын заболел тяжело и нет никакой надежды на выздоровление. Меня с ним сразу в больницу отправили.

–А что за болезнь такая?

–Что-то вроде онкологии. Ванечка наш оказывается изнутри гнил. Вот и болячки полезли. Снаружи их не так много было. В основном ротик пострадал. Ванечка в конце уже даже кушать не мог. А внутри у него… Нам снимок показали. Это ужас! Места живого не было. Поэтому и плакал он все время.

–Наша дак хоть бы чихнула раз,– зло прошипела несостоявшаяся бабушка.

Не то, чтобы ей так уж хотелось понянчить внуков и прочей дуристики. Все эти младенческие уси-пуси тяготили ее, угрожая отнять ее маленькие радости, привычное хмельное существование. Это была даже не злость на постылую мартышку, как по привычке продолжала называть ее женщина, и не зависть… чему завидовать-то?.. Своих детей никогда не любила… Кого вообще она любила?… Своих мужиков, которые лишь избивали ее и деньги тырили? Нет, ее возмутила несправедливость. Опять жизнь обманула ее, опять другим досталось то, что хотела она… Это Лидкина паршивка должна была сдохнуть! Все этого ждали, с самого ее рождения, но обезьяна оказалась на редкость живучей. Едва научившись ползать, выбралась из ванной комнаты, забилась под Лидкину кровать, выбираясь лишь по ночам, чтобы подобрать остатки еды, что падали с « пьяного» стола. Сковырнуть ее оттуда было не то, чтобы невозможно, но всем было лень. Ладно хоть не гадила где попало. В кастрюлю старую ходила, что мамаша ее бестолковая ей подсунула.

***

Проснулась женщина ночью. Пришлось встать. Предутренний сушняк погнал ее на кухню. Хлебнула воды, покряхтела.

–Пожрать что-ли чего… суп надо бы разогреть… или так… нет, на газу счас быстро закипит,– бормотала она под нос.

Пока искала тарелку с ложкой, пока хлеб резала, в кастрюле приятно забулькало. Вдруг внимание женщины привлек слабый шорох. Она прислушалась и, откинув клеенку, заглянула под стол. Там, забившись в угол, сидела Ганешка.

–А-а, выползла, тварь поганая. Здрас-с-сти, наше вам с кисточкой! Че глазами лупаешь?! Не любишь бабку свою?! Жрешь мой хлеб и не любишь! Ах ты дрянь неблагодарная! Думаешь ты у нас как Кащей живучая, думаешь тебя прибить нельзя?! Да тебя, уродку, даже искать никто не будет! Нету тебя! Документов нет и тебя нет! Вот счас плесну супом горячим и каюк тебе!– Взбудораженная мыслью, что надоевшую проблему можно решить так просто, она схватила кастрюлю и двинулась к столу.

Перепуганная Ганешка, сжавшись от ужаса, тоненько заверещала, широко распахнув маленькие глазки… Женщина оступилась и, не удержав кастрюлю, выплеснула содержимое на себя. Шок от боли сжал горло, задавив вскрик. Она сделала шаг назад, неудачно наступила ногой прямо на склизкую суповую жижу, нелепо замахала руками и, не удержав равновесия, рухнула на пол, основательно приложившись головой о край тумбочки.

***

« На кой черт этот снег нужен? – Устало подумала Лидка, пристраивая свою затасканную рабочую экипировку на батарее.– Валил бы где-нибудь там, на полях. Нечего в городке людям жизнь портить.» Разгрузила сумки, развела очередной фанфурик, плеснула в стакан традиционные « для сугреву». « Положено так,– на всякий случай грозно прошипела она, припомнив брезгливо поджатые губы Галины Петровны из отдела кадров.– Рабочий человек после вашей каторги должен отдохнуть культурно! Вот так! А-то взяли моду морды кривить. Возьму и пойду на больничный. Че вы без меня делать будете? Да вы тут все гавном зарастете!» Настроение заметно улучшилось. Лидка опрокинула еще один стограммчик, заела его подаренным салатом и принялась додумывать понравившуюся мысль: « Какой толк от всех этих отделовских? Они же ничего не умеют, только бумажки свои перебирают. Да без рабочего человека они через месяц уже передохнут. А эта… трехгодичная… че строит из себя, паскуда крашеная. Пахну я, видите ли, плохо. Какие же мы тут все мамзели! Че, думаешь, если морду накрасила, так лучше меня стала? Ах, она три года кассиром работает! Лопату тебе в руки и снег разгребать! А-то переработалась она вся, передовичка долбаная!» Приятно разлившееся внутри чувство гордости за родной рабочий класс потребовало дополнительного поощрения.

Лидка и не догадывалась, что все эти ее пьяные всплески рабочей гордости отнюдь не беспочвенны. Ни сотрудникам жилконторы, ни жильцам закрепленных за ней домов даже в голову не приходило кем-то заменить этот безотказный агрегат в человеческом обличии. Почти четыре года прошло с тех пор, как ее домашние придурки наконец-то освободили жилплощадь. Лидке нравилось это повторять. Не вслух, нет. При людях она обычно мрачно отмалчивалась, лишь усмехаясь про себя. Соседи ее нелюдимой считали: ни в дом свой, ни в душу никого она не впускала. Всем было известно, что дворничиха выпить любит, но живет тихо, участок свой в чистоте содержит. Заматеревшую телом угрюмую тетку с метлой или лопатой побаивались не только местные бомжи, но даже диковатые подростки старались не связываться с ней. На работе сослуживцам, как бы не кривились, льстиво приходилось называть Лидку ценным работником. Соседи заискивали, так как знали, что с дворничихой лучше в хороших отношениях быть. Тогда она и мусор вынести поможет, и в квартире приберет, машину помоет и собаку погулять выведет. Благодарные жильцы тащили ей за доброту старые вещи и даже мебель. Один из постоянных Лидкиных клиентов подкинул ей старый телевизор, другой ковры приволок, что в гараже пылились за ненадобностью. Женщины охотно отдавали оставшуюся еду. Это даже считалось хорошим тоном и приятно тешило самолюбие, особенно если учесть, что подобные благодеяния не требовали больших жертв и не приносили убытка… все равно ведь выкидывать. Только в подруги ее никто не звал, да и сама Лидка не стремилась к этому.